Людвиг Павельчик - Рыдания усопших (сборник)
Однако, как я ни старался, а не смог выдумать достаточного повода для подобных действий моего приятеля. Не собирался же я всерьез утверждать, что он потратил баснословные деньги на изготовление глупых черепов (а столь точные технологии должны стоить денег именно баснословных, по моим представлениям), а затем еще в одночасье покинул свою квартиру, изменив телефонный номер, подговорив соседей рассказывать мне всякий вздор и, к тому же, убедив разумную и приветливую свою жену в целесообразности таких поступков? Да и склонность к юмору и розыгрышам я, скорее, заподозрил бы в каменной статуе или трухлявом пне, чем в Люке Барлоу. Таким образом, мне стоило снять с него подозрения в обмане и манипулировании мною и искать разгадку в другом месте. Но проверить подлинность черепов всё же стоило, – быть может, парень сам стал жертвой чьей-то авантюры?
Так рассуждал я, пока не добрался до лаборатории. Череп женщины все еще находился в камере-шлеме, другой же я запер в сейфе перед уходом. Усевшись в кресло и поставив на стол перед собой оба черепа, я со всем тщанием и знанием (я ведь антрополог, не забыли?) еще раз внимательно изучил их, простукал крошечным молоточком, поскреб иглой и исследовал добытую таким образом мельчайшую костную пыль под микроскопом. Сомнений не оставалось – черепа, принесенные мне Лукасом, были настоящими, и не о какой искусной подделке тут речи не шло. Тогда что же? Все-таки компьютерная программа?
Изможденный и выжатый, как лимон, я лег спать прямо в лаборатории, где держал раскладушку на случай авральной работы. К счастью и удивлению, мне удалось уснуть и проспать до пяти часов утра. Правда, сон мой был тревожным, а нелепые сновидения громоздились друг на друга, словно льдины в быстрой реке, то являя мне мертвого хохочущего Лукаса, то его строящую мне глазки супругу, разумеется, тоже мертвую. Они совали мне в руки черепа, коих у них имелось целый мешок, а потом и остальные кости скелета, пытались просунуть руки и ноги в камеру-шлем и диктовали мне свои новые телефонные номера, которые я не мог запомнить.
Несмотря на все это, проснулся я отдохнувшим и тут же дал работу своему освеженному сном мозгу. Теперь мне пришла в голову идея, что, пережив такую авиакатастрофу, как мои приятели, трудно остаться психически здоровым (во всяком случае, изменения личности тебе практически гарантированы), а это значит, что и Лукас мог превратиться из прагматика в романтика и шутника…
«Ну и что? Ведь черепа-то настоящие!» вскричала половина моего сознания.
«Ха! Черепа! Кто помешал бы ему выкрасть их в какой-нибудь анатомичке? Все дело в программе «Слепки», которую кто-то испортил по его заказу!» парировала другая половина.
«Идиот! Подумай хорошенько: что ему это дает?»
«Если он и в самом деле повредился в уме, то до его извращенной мотивации все равно не докопаться!»
«Неубедительно!»
«Да пошел ты!»
Этот малоприятный диалог моей раздвоившейся вдруг личности был бесцеремонно прерван звонком мобильного телефона. Это был Жак, и он вот уж десять минут топтался у дверей моей квартиры, силясь меня разбудить. Я извинился за то, что забыл его предупредить, и попросил приехать в лабораторию, что он и сделал.
Я решил сразу не посвящать его в суть произошедшего, сказав лишь, что в программе появился какой-то сбой и она искажает данные, выдавая мне что попало. Нахмурившись, программист занялся проверкой, и по экрану монитора побежали ничего мне не говорящие бесконечные столбцы цифр и тарабарщины. Минут через тридцать Жак пожал плечами и сообщил, что не обнаружил никакого сбоя или вируса. Программа «Слепки» функционировала без изъяна. На всякий случай он попросил меня поместить в камеру-шлем какой-нибудь череп, и я использовал для этой цели один из старых, проверенных экспонатов. На мониторе появилось изображение морщинистого старика (как Вы уже, должно быть, догадались, программа начинала исследование с определения возраста кости), уже виденное нами во время предыдущих исследований. Как я сам не догадался проверить работу «Слепков» таким способом? Поменяв череп, я увидел на экране мохнатую морду издохшего в прошлом году соседского терьера, а затем – чертова неандертальца, приобретению чьего черепа я еще совсем недавно так радовался. Но на этот раз хмурый безлобый первобытный не порадовал меня – его прописанная до мельчайших деталей физиономия лишний раз доказала мне, что мои предположения о неисправности программы были ошибочными, и, следовательно, разгадку тайны нужно было искать в другом месте.
Благодарный за помощь, я после некоторых колебаний посвятил Жака в суть моих забот. По мере изложения мною истории о том, как двое приятелей принесли мне на исследование свои собственные черепа, а затем сбежали из города, выключив телефоны и принудив соседей лгать, лицо парня приобретало все более странное выражение, а глаза вдруг забегали, избегая моих. Я понял, что он не верит мне или, что еще хуже, принимает меня за сумасшедшего. Это разозлило меня, и я, вскочив и мгновенно перевозбудившись, попытался вдолбить-таки в его глупую башку, что рассказ мой – чистейшая правда. Все более запутываясь и подбирая вследствие этого несуразные аргументы, я совсем сбил парня с толку и, по-моему, даже напугал. Это мое поведение привело к тому, что он, сославшись на неотложные дела и отказавшись провести повторное исследование черепов, поспешил покинуть лабораторию. В бешенстве я прокричал ему вслед какую-то гадость и с грохотом захлопнул дверь. Ну, подожди же! Как только я разберусь с этим идиотом Люком, я непременно напишу во все научные журналы разрушительные отзывы о твоей тупой программе, и ты подохнешь с голоду со своим чертовым патентом, поганец!
Взглянув на часы и увидев, что скоро восемь и вот-вот начнут приходить на работу сотрудники, я быстро собрал раскладушку, создал видимость порядка и, прихватив с собой спортивную сумку с черепами, вышел вон. Постаравшись успокоиться и придать голосу его обычные интонации, я позвонил одному из коллег и предупредил, что не появлюсь сегодня в лаборатории, так как проработал всю ночь и чувствую себя разбитым. Это случалось и раньше, поэтому тот не удивился и пожелал мне хорошо отдохнуть, сказав, что сам проведет намеченный семинар. Поблагодарив коллегу, я поехал домой, где принял душ и за рюмкой коньяка попытался собраться с мыслями.
Поостыв немного, я раскаялся в своей грубости по отношению к Жаку. В самом деле: еще сутки назад я и сам заподозрил бы сумасшествие в любом, кто вздумал бы мне рассказывать нечто подобное. Что ж удивительного в том, что парень отреагировал таким образом? Почему он, собственно, должен принимать на веру бредни фанатичного антрополога, с которым он, к тому же, знаком лишь поверхностно?
