Артем Тихомиров - Русская готика
– Не говорите ерунды. Дома не ходят.
– Обычные – нет, а этот – ходит.
– Что в нем необычного?
– На нем проклятие… Городские люди не верят в такое, да? Но нам тут лучше знать. Нам приходится жить здесь. Вы знаете его историю, да? О людях, которые пропадали тут сто лет назад, больше ста, если точно.
– Ну, примерно…
Старостин уже не шутил. Неизвестно, пробовал он напугать ее или просто хотел предостеречь от чего-то.
– Они там. – Старик указал на дом. – Все еще где-то там. Я слышал байку, что большевики собирались использовать дом под госпиталь и склад с оружием, но… ни хрена у них не вышло. За одну ночь здесь пропал целый вооруженный караул из десяти человек. И автомобиль их пропал. Искали их долго, даже озеро у берега прощупали, но никаких следов не нашли. Ни единого маленького чертова следа. Кое-кого из местных подозревали, что они в здешних лесах организовали банду и прикончили караульных… Но понятно – ничего все равно не узнали, а потом… Об этом грязном местечке забыли. – Старостин глянул на дом. – Не шутите с этой старой развалиной. Я серьезно… Один раз я заплутал вот прямо здесь. Ну, принял на грудь, день рождения у меня был, пьяный пошел прогуляться вечером. И часов пять ходил вокруг этого холма. Кричу, ору… а звук будто в яму проваливается. Никто меня не слышал. Не будь я под мухой, может, и не вернулся бы. Потом все-таки дом меня отпустил… Я пришел к себе, выпил еще пол-литра браги и отрубился. А чувство, что меня… в общем, как в дерьме свинячьем извалялся. Только не знаю, для чего вам это грязное местечко…
– Это мой муж строит, – ответила Наталья.
– Ага. Деньги вкладываете. Как это называется? Инвестиции… – Старостин рассмеялся. – Да только не туда несколько. Валите отсюда, пока не поздно. Мой совет. От чистого, так сказать, сердца.
– Я учту, – кивнула Наталья. – А что, в этот год… особняк ведет себя не так? Тише, вы сказали?
– Вроде как. Но вы не думайте, что он станет лучше. Не будет этого никогда… Горбатого могила исправит. – Старостин пожал плечами. – А этот или взорвать или сжечь…
– Санек, иди подсоби, хватит базарить! – крикнули ему от машины.
– Да иду, – махнул рукой Старостин. – В общем, глядите. Ничего хорошего вы от него не получите. Местные говорят, что вы просто с мужем два свихнувшихся дурака. Приехали, разворошили осиной гнездо. И ведь если бы попало только вам! А вдруг не только? Кому охота из-за вас пострадать?
– По-моему все это сказки, – ответила Наталья. А про люк он знает? Спросить? – Мы тут чужаки, это я понимаю. Но зачем же городить такой огород? Мы никого не трогаем, у нас все законно. Ничьи интересы мы не ущемляем.
– Нет, не понимаете вы. – Старостин махнул рукой, отвернулся и пошел к своим приятелям, намекая, что больше не намерен продолжать разговор. Наталья поглядела ему в спину со злостью. Все говорят одно и то же: строительство надо прекратить… Но разве сама Наталья против? С самого начала она протестовала против их семейного дела. Лично ей этот особняк ни к чему. Ее не прельщала перспектива стать новой дворянкой и даже пытаться приблизиться к чуждым стандартам. Муж говорит о семье, но подразумевает под этим совсем другое. Здесь на первый план выступает его честолюбие, оно правит бал, оно вынесено на знамя в новом походе к новым высотам карьеры… Вся жизнь Барышева – карьера. Давным-давно не существует на свете того человека, которого Наталья любила в первые годы замужества. Виктора словно подменили кем-то другим. Сегодня она несколько раз говорила с ним по телефону и не могла избавиться от чувства, что на другом конце линии с ней беседует чужак. Если соединить все, что Наталья успела узнать за эти дни, проанализировать все факты и повороты «сюжета» этой странной истории, картина складывалась тревожная.
Ни у кого нет четкого понимания происходящего. И у самого Барышева тоже. Он действует, словно запрограммированный, движимый слепым желанием добиться своего… Хорошо, предположим, тут виноват дом, подумала Наталья. Тогда придется допустить мысль, что старая развалина в самом деле управляет ее мужем. «Ничего себе вывод! Впору самой отправляться к заботливым психиатрами. Даже если с этим домой связано что-то плохое, если даже там умерло большое количество людей, то разве дом от этого становится личностью? Может ли он что-то осознавать?»
Продолжать строительство означает напитывать особняк жизнью, вкачивать в него энергию работающих здесь людей, всех – и Барышева, и Олега, и ее… всех без исключения. Они оказались связаны невидимыми узами, которые не так просто разорвать. Наталья ощущала себя частью какого-то непонятного заговора, в котором не было ни организаторов, ни цели. Это случило потому, что случилось. Судьба распорядилась так, и задавать вопросы не имеет смысла.
Наталья стояла перед фасадом особняка, прислушиваясь к назойливым песням комаров, вьющихся у ее головы.
Что-то должно произойти. Вопрос напрашивался сам собой: чего хочет особняк? Если принять версию, что это не просто груда строительного хлама, то что ему нужно? По словам Олега – кости и мясо, кровь. Жертвы… Дому-чудовищу необходима жертва. Человеческая кровь. Может быть, этого только и не хватает ему, чтобы расправить плечи. Дому нужна смерть. В девяносто пятом году, когда умерли женщина и две девочки, все прекратилось. А что будет сейчас?
Наталья обошла сложенный штабелем брус, фанеру и утеплитель. В коробках, поставленных в холле, были краски, растворители, ацетон. В воздухе витал слабый запах химии. В углу Наталья заметила две канистры с бензином.
Она остановилась у парадного входа, испытывая почти паническое ощущение, что сейчас кто-то набросится на нее из-за угла.
Если это особняк, а не ее воображение, то он, конечно, следит за тем, что она будет делать. Если старая развалина обладает каким-то разумом, тем, что лежит за пределами привычного мира, она, возможно, читает человеческие мысли…
«Прояви себя, дай понять, чего добиваешься, груда мусора, – подумала Наталья. – Хватит в прятки играть!»
Лида объяснила шоферу, куда нужно ехать, но все-таки они дважды свернули не туда и едва не заблудились. Девушка подумала, что, наверное, не совсем точно поняла объяснения матери. Так или иначе, в поселок они приехали только спустя четыре часа. Дорога измотала их обоих, но шофер отказался остаться и передохнуть. Сказал, что должен быть на месте, если Барышеву вздумается его вызвать.
Машина остановилась у въезда в поселок. Лида вышла наружу и потянулась. Теперь самое время позвонить матери. Пользуясь передышкой, шофер тоже вылез на дорогу покурить. Попинал передние шины. На чьем-то дворе хрипло и протяжно завыл пес.
