Татьяна Форш - Цыганское проклятье
Марья, вижу, все ждет своего Алексея… да одно ей неведомо, что не придет он. Может, и подлость мне пришлось совершить, пообещав отдать ему Марьюшку только после того, как он год отслужит под предводительством моего старинного друга – генерала Корнева.
Вспомнилась наша встреча…
Осенним погожим днем я сидел в кабинете, а напротив, за столом, расположился мой старинный товарищ Виктор Андреевич Корнев, подтрунивая надо мной. Все никак не мог простить моей отставки.
– Силантий Матвеевич, ты за собой горничную просишь ходить или сам справляешься?
– Для чего мне горничная?
– Так песок кто-то ж должен убирать, что из тебя просыплется.
– Старый дурак, – шутка меня насмешила и ничуть не оскорбила, – за тобой, смотрю, никто по пятам не следует.
– Так мне рановато еще. Я Отчизне служу, мне некогда в кабинетах рассиживаться. – На этот раз он не шутил. Виктор Андреевич всегда слыл человеком ответственным до упрямства, и сколько ни пытались его сместить более молодые и дерзкие, никому пока этого не удалось. Армия для него стала всем: домом, семьей, смыслом жизни. Именно поэтому он так и не обзавелся женой. Хотя, если верить слухам, пара ребятишек, на него похожих, все же имеются.
– Понял я тебя. Задерживать не стану, скажу как есть. Дело у меня к тебе, Виктор Андреевич. Нужно одного парнишку в армию определить, да чтобы подальше от наших краев. Лет много, а не служил.
– В армию, говоришь? Это, конечно, можно… Только что же это за парнишка такой, что от долга своего отлынивает? Может, кривой какой или худой, так нам таких не надобно, – усмехнулся тот.
– Снова шуточки твои, Виктор Андреевич. Здоров жеребец, а служить не хочет. Говорит, на деньги отцовские откупиться может от кого угодно, хоть от черта самого.
Виктор Андреевич нахмурил брови, губы его сжались в тонкую нить, на лбу пролегла глубокая морщина.
Я знал, за какие ниточки дернуть, и не прогадал. Теперь щенку одна дорога – на службу. Ни связи, ни деньги тут не помогут: Виктор Андреевич всем сердцем ненавидит таких вот уклонистов, что за спины чужие прячутся и капиталами кичатся.
– Черкани-ка ты мне его данные, любезный Силантий Матвеевич. А уж об остальном я позабочусь! – процедил он и промокнул платком вспотевший лоб. Лицо раскраснелось, руки едва заметно подрагивают. Как бы он ни храбрился, а годы свое берут. Да еще застегнутый на все пуговицы мундир! Никогда не забуду этой пытки!
– Да ты сильно не лютуй, Виктор Андреевич. – Хотя внутренне я ликовал, внешне я этого никак не проявил. Достал из секретера графин с вином, два бокала и поставил на стол: – Давай лучше выпьем за встречу. Никуда твоя служба не сбежит.
Корнев погрозил мне пальцем, мол, не стоит так говорить, маслено взглянул на графин и, махнув рукой, потянулся за предложенным бокалом.
Мы опрокинули бокалы. Вино теплой волной докатилось до желудка, и на сердце сразу стало легче…
Эх… сомнения мучают, а правильно ли поступил…
Правильно! Отчизну защищать каждый должен, а за год много воды утечет. Многое изменится.
Может, забудет его дочка… Не пара он ей. Да только, глупая, не понимает этого сейчас…
Ничего… поймет».
Федор пролистнул несколько пожелтевших страниц:
– Тут какие-то терзания…
– Да ты читай уже! – подбодрили его друзья. Федор пожал плечами и продолжил читать, попутно расшифровывая стершиеся буквы:
«Видимо, судьба на моей стороне! Чувствует, что не пара Романов моей принцессе! Я даже напишу об этом поподробнее.
Утром Степка разбудил меня еще затемно.
– Хозяин, тут Макар пожаловал – что возит тебе газеты да послания из столицы. Еще ночью прибыл… Говорит, срочно!
Меня будто неведомая сила подняла с кровати:
– Где он?
– Так на кухне. Греется. Его Фекла чаем с пирожками угощает.
Натянув халат, я вышел в кухню. Заметив меня, посыльный вскочил, едва не перевернув чашку, и, взяв со стола конверт, с поклоном мне протянул:
– Господин, вот!
Забирая конверт, я приложил все силы, чтобы никто не увидел, как у меня трясутся руки…»
Дальше буквы слились в одну таинственную вязь, унося Федора в прошлое. Ему уже казалось, что он не читает, он видит то, что происходило почти сотню лет назад…
Глава 10
– Ступай. – Генерал забрал письмо и махнул почтальону, чтобы тот убирался прочь.
Руки у Русалова дрожали так, что он порезался ножом для бумаги, и несколько капель крови упали на развернутый лист.
– Вот ведь черт, – выругался он и впился глазами в строчки.
Всякий раз, вскрывая письма от этого адресата, генерал чувствовал себя последней сволочью и предателем, но успокаивался тем, что делает это на благо дочери. Она обязательно поймет и оценит это в будущем. Во всяком случае, он на это очень рассчитывает. Письма приходили каждые семь дней, это было третье.
«Здравствуй, милая моя Марьюшка! Я по-прежнему жду от тебя весточки, но здешний почтальон только руками разводит и улыбается виновато, словно это он твои письма потерял, а теперь сознаться боится. Ты, наверное, обиду на меня затаила за то, что вот так неожиданно исчез. Если бы я только мог вырваться и к тебе приехать, ведь полк наш стоит не так далеко от Сухаревки, два дня пути, и я увижу тебя, закружу в объятиях. Так и подмывает бежать, да только это дезертирство и позор. Такое клеймо уже не смоешь.
Ты за меня не переживай. В армии не так плохо. Командование у нас отличное. Муштра достается в основном солдатам, а я в офицерском блоке квартирую. Связи маменькины помогли. Служить каждый мужчина обязан. Отец мой служил, а я что, особенный какой? Отслужу и вернусь. Ты только дождись меня. Знаю, что дождешься.
Все время вспоминаю нашу с тобой ночь. И так хорошо на душе становится – крылья за спиной вырастают. Так и кажется, что вот сейчас оттолкнусь и взлечу к небесам. Да только не к облакам тянет, а к тебе, мой ангел. Ты и есть мой рай, моя отрада.
Тяжко мне без тебя, Марьюшка. Ничего не радует. Стыдно признаться, потому как не пристало мне, мужику взрослому, так себя показывать. Но, было дело – слезу не удержал, вспомнив о тебе. Командир увидел, расспросил, в чем дело, и сказал мне такую мудрость: есть семья, а есть враги. И враг должен быть уничтожен, если не хочешь, чтобы уничтожили тебя и все то, что ты любишь.
