Райдо Витич - Чудес не бывает
Оррику надоело скакать по лесу как зайцу, подвергая опасности девушку, которая не ведала, что творит. Он в прыжке перехватил ее и прижал к себе, оберегая от ушиба при падении. Пара покатилась в заросли лопухов.
— Жива? — с беспокойством ощупал девушку, заглянул в глаза.
— Ты… я… — всхлипнула та, виновато глядя на него.
— Ты и я, — кивнул. — Что на тебя нашло?
У Исвильды слов не было и страшно до одури, что он догнал ее лишь для того, чтоб сказать все что думает о ее гадком поступке, об обмане.
— Что с тобой, любовь моя? — погладил нежно по щеке.
— Я… обманула, женила тебя на себе.
Оррик понял, в чем дело и заулыбался: глупая… милая…
— Девочка моя, — потянулся губами к ее лицу, вдыхая дурманящий запах ее теплой кожи.
— Я та ведьма, что ты возненавидел с самого начала! — он не понимает?
— Вот уж, действительно, колдунья, — вытащил запутавшийся в ее волосах листик и нахмурился, вспомнив день венчания, свое поведение. Н-да, ничего свадебка была и новобрачный из него вышел "на славу"…
— Почему ты не сказала мне, кто ты?
— Я не была уверена, что ты помнишь меня.
Оррик согласно кивнул, но взгляд с грустью говорил об обратном и винил: как ты могла так думать?
— А маскарад? От кого ты скрывалась?
— От людей и от холода, мессир, — призналась.
Оррик понял и тут же сообразил, какой опасности подвергалось это невинное создание, в одиночку бродя по лесам. Ее тысячу раз могли обесчестить, убить. Она могла умереть от голода или попасть в зубы хищников, замерзнуть.
Но она выжила и сохранила себя, нацепив жуткую маску ведьмы.
— Ты умница, — улыбнулся он, оценив ее способ собственной защиты.
— Ты не сердишься? — не поверила девушка.
Оррик лишь головой мотнул, с восхищением и любовью разглядывая сокровище, что наградило его собой.
— Я обманула тебя, — напомнила.
Он согласно кивнул, не сводя с нее нежного взгляда.
— Я женила тебя силой.
Он опять кивнул, подтверждая.
— Я трусиха и предательница, — выдала свой самый тяжкий грех. — Я сбежала тогда, бросила замок, когда в нем убивали слуг и моих родителей!
Взгляд Орика наполнился печалью и сопереживанием, но ни тени упрека или презрения в нем не появилось:
— Ты правильно сделала…
— Нет, я не должна была слушать маму и убегать!…
— Должна. Ради нее. Перестань винить себя. Не в чем. Да и я не священник, чтобы отпускать надуманные грехи.
— Я совершила ужасные проступки!
— Мне все равно. Даже если б ты оказалась самой последней закостеневшей грешницей, даже если б перебила все королевство и сожгла гроб Господень. Я не судья — я твой муж.
— Ты прощаешь меня? — она не верила и растерялась от его великодушия.
— За все разом, — кивнул с улыбкой: глупенькая, какая же ты глупенькая, девочка моя. — За все прошлые и будущие грехи. И заранее дарую тебе индульгенцию, навечно, чтобы ты не совершила.
— Ты?… — ее ладонь прикоснулась к его щеке, чтоб удостовериться — он из плоти и крови, хоть и Бог, хоть и необычайно благородный ангел. — Ты, правда, не сердишься на меня? — пальцы сами зарылись в волосах мужчины. — Почему?
Оррик улыбнулся и накрыл ее губы своими губами, посчитав это лучшим ответом на все прошлые и последующие вопросы.
Конечно, безумие заниматься любовью в лесу, где неизвестно кто рыщет, но как иначе заверить себя, что все происходящее не сон и эта малышка принадлежит ему, любит его, желает настолько, что обманом женила на себе.
Его! Оррика Даган! Душа смеялась от радости, а сердце вторило гулким стуком влюбленной и порабощенной этой изумительной женщиной, кровью.
Нет, отказать себе в удовольствии Оррик не мог и уж тем более не мог отказать в удовольствии ей, воздать лаской и нежностью за сметливость ума и сохраненную наивность.
Глава 17
Явился Симон. Стражники поменяли колесо и теперь маялись от безделья.
Гарт замучился ждать. Лежал на сундуках, свесив ноги с телеги, и считал облака, чувствуя, что начинает закипать от нетерпения.
— Он что ее до границы с Византией погнал? — прошипел, недоумевая, что можно делать в лесу целый час? — Сходить что ли за ними?
— Угу, — рассмеялся Галиган. — В зубы хочешь? Сходи.
Гарт глянул на него недобро, понял о чем тот подумал, и неучтиво постучал себя полбу:
— По себе не суди. Оррик не станет тратить время на ерунду…
— На ерунду — нет, — хмыкнул Лебрент, с насмешкой покосившись на мужчину.
— Если она не весьма привлекательная, — поддержал его Галиган, очертив в воздухе силуэт песочных часов, намекая. Гарт нахмурился:
— Черте что у вас в голове, милорд.
— Всего лишь то, что положено жениху.
— То, что положено иметь жениху — у него в штанах, а я о голове говорю!
— Фи, грубиян, — поморщился Даган. — Речь о любви.
— Великом чуде Господнем, — согласно кивнул Лебрент.
Собрались тут менестрели, тьфу! Ноги уносить надо, о том куда и как думать, а они о любви. Фу, ты, Боже мой!
Хотя…
Нет, ну спору нет, наследница Де Ли, очень даже, — провел в воздухе ладонью, копируя Галиган и представляя жену Орри, опомнился, заметив насмешливые взгляды мужчин.
— Оррик вразумляет ее! — выпалил упрямо.
— Угу. Час! — хохотнул Галиган.
— Завидую, — рассмеялся Лексинант, хитро прищурившись.
— Да ну вас! — разозлился не известно на что мужчина, спрыгнул с телеги и пошел в лес. Заорал, вспугивая мошкару и птиц. — Оррик!!
— Перестань блажить, — посоветовали за спиной.
Гарт обернулся и увидел потерянного друга, который, не таясь, обнимал девушку.
— Собрался? — спросил, как ни в чем не бывало.
— За то время, что ты отсутствовал, можно было королевскую армию собрать!
— Мы, правда, уходим? — посмотрела на супруга Исвильда. — Это неправильно, Оррик, мы должны помочь Галиган…
— Никому мы ничего не должны, — пошел, ведя ее за руку к телегам.
— Почему тогда ты согласился сопровождать его?
Черт! Да, он обещал, что обеспечит брату охрану и преступать данное слово ему непривычно и желания нет, но как совместить одно с другим?
— Чего ты боишься? Боз не тронет жену своего сына… наверное.
— Ты не знаешь моего отца, — закаменело лицо Оррика.
— Знаю.
Мужчина развернулся к упрямице:
— Откуда?
— Я видела его, разговаривала.
— Ясно, — кивнул: аргумент, ничего не скажешь.
— Если мы бросим Галиган, он примет гнев отца на себя. Может случиться все что угодно. Например, Боз расторгнет помолвку, а Галиган так стремится к Даниэле. У него никого нет, он одинок, беззащитен, слаб. Ты не можешь бросить брата!
