Андрей Звонков - Любовью спасены будете...
– Извини, я должен.
Ее эти слова снесли с дивана, она подошла ко мне вплотную, взялась за концы шарфа.
– Я прошу, не уходи, побудь еще хоть час.
– Что изменит час?
– Ты знаешь, я могу вынудить тебя остаться.
– Я верю, что можешь.
В глазах Вилечки сверкали маленькие молнии.
– Но будет ли такая победа в радость?
Она отпустила шарф. Видно было, что в душе ее происходила борьба.
– Давай мы с тобой лучше еще раз встретимся? А?
– Другого раза не будет, – грустно сказала Вилечка. – Неужели ты думаешь, что я тебя опять приглашу? Если сейчас уйдешь, то насовсем.
Это удар ниже пояса. За что она так? Я не хочу уходить насовсем и не могу остаться… Да. Она стала заметно жестче, моя Вилечка. В ней ощущался стержень железной воли. Нет. Я не сдамся. Я надел плащ. Затянул пояс. Надо еще побомбить немного… и мама ждет. Я обещал. Хотел поцеловать ее в щечку на прощание, но она довольно резко отстранилась.
– Ну, прощай, Вилечка. Я действительно рад был тебя видеть.
– И я была бы рада, – личико ее вдруг раскисло, нос набух, и губки задрожали, – я тебя очень прошу, не уходи.
Еще один удар. Да что ж такое? Ну не могу я. Не могу. И я снова, как тогда, обуваю ботинки, подцепив задник рожком, снятым с того же гвоздика. Только сейчас она стоит рядом. А тогда даже не вышла из комнаты, где обнималась с Носовым…
– Прости, Вилена, – прошептал я и заставил себя выскочить на лестничную площадку.
На часах пол-одиннадцатого. Машина завелась, хотя и не сразу. Пришлось подергать стартер. Остыл движок. Наконец завелся. Я выехал на Ленинградское шоссе, надо определиться с маршрутом. Прокатился мимо «Войковской», как назло, ни одного голосующего! Так, теперь к «Соколу», но не через тоннель, а мимо бывшего НИИ «Гидропроект» налево и по боковой дороге вдоль тротуара, опять – никого. Тут даже стоят такси. Когда переезжал через трамвайные пути, машина дернулась и заглохла. Руками откатил ее к бордюру, поднял капот. Вроде все нормально. Подергал свечные провода. Поправил – нормально, провод от катушки зажигания свободно вышел из гнезда. Вот зараза! Воткнул на место. Повернул ключ зажигания. Движок завелся. Ну, слава богу. Еду. Через десять минут, когда у Белорусского вокзала стал выезжать на Ленинградский проспект и на мост, опять мой «пепелац» заглох. Ну чего ему не хватает? Машина так чудесно работала с утра, а сейчас словно чужая. Снова подергал высоковольтный провод от катушки. Сидит как влитой. А вот четвертая свеча отчего-то выкрутилась из гнезда и лежит на кожухе мотора, подвиснув на проводе. Вот это да! Ее и руками-то с трудом открутишь, а тут сама вывинтилась! Я отсоединил провод, и свеча аккуратно развалилась на составные части – металл отдельно, керамика отдельно. Я такого никогда не видел. Пришлось искать в багажнике старую, но рабочую свечу, вкрутил, завел. Ну, родимая! До дому-то доеду? Дерьмовенькая свечка, движок подтраивал.
Десять минут двенадцатого, а еще только подъезжаю к Лубянской площади, мимо Политехнического музея, вниз по проезду Серова к Китайскому проезду. Ёпрст! Захлюпало правое заднее. Я выложил в его адрес все тяжелые слова, какие знал. Когда я его снимал в последний раз? Около года назад, когда менял тормозные колодки. Да, тяжелая это работа – из болота тащить бегемота! Полчаса на одно колесо. Еду. Без пятнадцати двенадцать свернул с Волгоградки на мою дорожку. Ну вот, почти дома. Налево, направо, еще несколько поворотов, и вот моя улица Гурьянова. Мне к семнадцатому дому. Вдоль подъездов ровным рядком цепочка машин. Знакомая картина. Мое местечко у девятнадцатого, там есть кармашек. Ну елки-палки! Мое место заняла зеленая «Ауди-80». Пришлось несолоно хлебавши протащиться мимо всего дома и снова выехать на улицу. Хоть где-нибудь я найду себе местечко для ночлега? Очень уж не хочется оставлять машину на проезжей части. На часах стрелки сошлись на двенадцати. Что-то хлопнуло. Машину качнуло и заметно протащило боком по асфальту. Сверху посыпался мусор, и я увидел, как на зеленую «ауди», планируя будто лист бумаги, опустилась бетонная плита. И еще камни, камни… Грохот. В девятиэтажке исчезли два подъезда, а на их месте и на припаркованных около дома машинах разлеглась чудовищная гора бетонных обломков. Я выскочил из машины. Еще слышался треск. Что-то ломалось, дымилось и падало… раздавались редкие крики застывших в открытых окнах людей.
Наступило девятое сентября девяносто девятого года – четверг.
