Андрей Звонков - Любовью спасены будете...
– Сколько ж ему было?
– Девять лет, десятый.
– Сколько?! – Я удивился.
– Ты понял. – Вилечка не стала повторять. – Зайди к нему в комнату.
Я не решился. Она настойчиво повторила:
– Загляни.
– Да ладно, парень занимается. Не стоит мешать. Я верю.
– Я понимаю, что веришь, но этого мало. Это надо видеть!
Я послушно пошел к комнате Виктора. Здесь было необыкновенно. Это не мальчишеская комната с разбросанными книгами, радиодеталями или спортивными снарядами, это келья. Огромный иконостас, мерцающая лампада и тонкий запах ладана и еще чего-то неуловимого, нежного… На той же стене с иконостасом, над письменным столом в рамке увеличенная черно-белая фотография Вити Носова в халате с ящиком в руке и фонендоскопом на шее на фоне скоропомощного рафика.
Витя-младший поднял на меня глаза, оторвался от тетради. Перехватив мой взгляд, спросил:
– Дядя Андрей, а вы хорошо знали моего папу? Я читал вашу рукопись.
– Мама дала?
– Я спросил, она разрешила.
– Неплохо знал, мы порой с ним вместе работали, до появления на подстанции твоей мамы.
– А потом?
– Потом – редко.
– Вы с ним дружили?
– Да как сказать… – Парень задавал вопросы не в бровь, а в глаз… – Опять же до прихода твоей мамы.
Виктор Викторович повернулся к столу, проговорил:
– Значит, папа у вас ее отбил?
Я чуть не рассмеялся. А ведь и вправду – отбил. Я так и сказал:
– Отбил. А разве можно отбить, если без желания?
– Нет, конечно, – серьезно сказал Носов-младший. – Она его любила.
Да уж, любила. Как дай нам Бог быть так любимыми!..
Я спросил:
– А чем это у тебя так пахнет?
– Не нравится? – спросил он чуть ревниво.
– Отчего же, очень приятно, я один запах узнал – ладан, а вот другой никак не пойму.
– Миро, – довольно сказал Витя, – я сам сначала не знал, а у меня одна икона мироточит.
Вот даже как!
Он встал и показал мне небольшую икону с изображением воина в доспехах. Я такой никогда не видел. По нижнему краю иконы блестели бисерные капельки маслянистого вещества – миро.
– А кто это?
– Святой мученик – Уар, – серьезно объяснил мальчик, – ему можно молиться за некрещеных. Я за папу молюсь, и за бабу Олю, и за маму.
От этих слов у меня перехватило горло. Мальчик. Милый Витя, Виктор Викторович… А как же детство? Беготня и игры, приключения и фантастика?! За что ты себя так ограничиваешь? Зачем тебе все это? Я не удержался и спросил:
– Зачем тебе все это?
Он пожал плечами. И просто сказал:
– Мне однажды сон приснился. Я его запомнил. Там такая старушка была, очень добрая, она мне сказала: «Сходи в церковь, окрестись и молись за папу мученику Уару». Я тогда этот сон бабушке Маше рассказал, она так плакала, я даже подумал, что это плохой сон, а она все повторяла: «Спасибо тебе, баба Марфа, спасибо…» Ну, я и пошел.
Потрясенный, вышел я из комнаты.
Вилечка ждала за столом.
– И как он тебе?
– Это… у меня нет слов. – Я налил себе полчашки уже остывающего чая, отпил. – Ну и сын у тебя!
– А у тебя как? Женился?
– Было.
– Разошлись?
Эх, Вилечка, Вилечка… А если б ты тогда не Витю выбрала, а меня? Как бы сложилась наша жизнь? Не знаю. Да и глупо это – абы да кабы… Чтобы сменить тему, я спросил:
– А где Мария Ивановна?
– Ах да, я ж тебе не говорила, точнее, не договорила… Мама после смерти папы очень сильно изменилась. – Вилечка налила нам еще по чашечке чаю. – И бабушка, и мама, и я, мы старались поддерживать друг друга, но маме это мало помогало… В общем, после отлета бабушки в Израиль мама прожила с нами всего год…
– Она умерла?!
– Да что ты. Не дай бог! Я б этого не вынесла. – Вилечка почесала носик. – Нет, жива, слава богу, просто ушла в монастырь.
– Куда?! – Вот тебе номер! Да что с ними? Сын, мама… я задал вопрос чисто риторически, но Вилечка совершенно серьезно ответила:
– Уехала в Эстонию, в Пюхту. Пюхтинская женская обитель. Она теперь – матушка Мария, травница. Мы с Витей ездили к ней этим летом. Мне показалось – она счастлива. По-своему. Теперь мы с Витей живем вдвоем. – Она усмехнулась грустно.
Такого поворота я не ожидал. И что теперь? Она осталась вдвоем с сыном, который на вопрос, кого ты больше всех любишь – папу или маму, отвечает: «Бога». И вспомнила обо мне. Случайность? Или я теперь – запасной вариант? Но кажется, Вилечка почувствовала мое настроение, она сказала:
– Что мы все чай да чай, давай-ка выпьем! – Вот так Вилечка-тихоня! – Ты что будешь – водку, коньяк или вино?
– Я за рулем, Вилечка, если только немного вина… – Выпить мне хотелось, но то, что гаишники периодически устраивают ночные рейды, отлавливая таких вот любителей тяпнуть за рулем, отбивало всякую охоту. Домой приеду – выпью.
– Я хотела предложить тебе помянуть Витю с Володей и папу, а с вином поминать как-то не принято.
– Тогда неси водку.
Вилечка принесла ледяную водку и две стопочки, поставила передо мной. Я налил. Выпили. Помолчали. Значит, Мария Ивановна считает себя виновной во всех семейных бедах? Мысль внезапно возникла. Ну да, Вилечка ведь именно это объясняла мне. Как странно, с тридцати граммов я так захмелел? Да и у нее щечки порозовели, глазки заблестели. Ого. Вот что значит бессонная ночь и еще полсуток дневной работы…
– Виленк! Ну что ты наделала? Как я домой поеду?
Вилечка посмотрела на настенные часы – восемь тридцать.
– А ты спешишь?
– Да нет.
– Ну тогда все еще выветрится.
– Мне надо маме позвонить, – сказал я, – я ее не предупредил, что задержусь.
Вилечка протянула трубку радиотелефона:
– Звони.
Несколько длинных гудков.
– Ма. Я задержусь.
– Хорошо. Во сколько будешь?
Вот вопросик! Знать бы! И уезжать не хочется, и остаться не могу. Я посмотрел на Вилечку, но она лукаво щурилась и молчала.
– Как выйдет.
– Постарайся до полуночи, ты же знаешь, как я волнуюсь, когда ты ночью ездишь!
– Знаю. – Да, с моим астигматизмом только по ночам и ездить… – Я буду осторожен.
Я отключил телефон. Вилечка все так же смотрела на меня.
– Твоя мама все еще обижается на меня?
Я пожал плечами:
– Не знаю.
– Врешь ты все. Если бы не обижалась, ты б ей сказал, что сейчас у меня. Она читала твою повесть?
– Да.
– И как ей?
– Сказала, что понравилось.
Вилечка опустила глаза:
– Значит, похвалила?..
Да. Похвалила, но я не стал говорить, что мама прочитала только первую часть. Ни к чему. Она читала и вспоминала то время, когда я работал на скорой, учился в институте, пытался ухаживать за Виленой… Наверное, ее старая обида все-таки вспомнилась.
Странное дело. Я так ждал такой встречи. Но после гибели Носова снова искать взаимности было выше моих сил. А потом женился сам, жили вроде мирно, потом разошлись без скандалов и ссор. Потом мы остались вдвоем с мамой. И как я мог ей сейчас сказать, что задержусь у Вилены?
