Мокруха - Ширли Джон
— А чем мне помогут эти свиньи? Там, на Ранчо Хуесосов, уже побывали некоторые копы. И уехали с лоснящимися от бабла мордами. — Хиппи фыркнул и понизил голос. — Я всё видел. Всё, что там творится. — Он махнул рукой в сторону стены с газетными вырезками. — У меня все доказательства. Сам сличи, коли хошь. И та затея с нефтью на Ближнем Востоке, это то же самое. Это они сосут, я тебе точно говорю. Да, бро. Доббс знает [57], и Джерри знает, и я знаю. — Он повернулся к усеянному пятнами и царапинами колченогому столику, единственному в хижине, взял с него пригоршню первосортной золотой марихуаны и принялся опытными движениями вылущивать семена, давя конопляные соцветия большим и указательным пальцами.
Старый чувак смалит слишком много грёбаной анаши, подумал Лонни. Ничего удивительного, что у него крыша набекрень.
— Твои друзья ещё могут быть живы, — сообщил Дракс. — Иногда Хуесосы их долго у себя держат. — Внезапно он посмотрел на Лонни с заговорщицким прищуром и сказал: — Я тебе расскажу, так уж и быть. — Пальцы его продолжали давить и мять колоколки. Некоторое время он молча глядел на Лонни, потом продолжил: — Мой папа был певцом. Ну, начинал он ранчером — в смысле, настоящим ранчером, у нас было ранчо там, в Нью-Мексико. Мы сами там работали. Моя мама рано умерла. А мой папа... он был ковбой. Поющий ковбой, он это дело даже больше любил, чем на ранчо работать. Когда мне было где-то десять, его услышали в баре, свели его со студией звукозаписи, и уже через два года он давал та-акие концерты, что закачаешься. Потом в кино попал. Он снялся в двух вестернах. Потом в ящик. Бля, он такой красавец был! Я совсем малец, ты понимаешь, гляжу на него, как на Господа Бога! Самый добрый и честный человек на свете, вот кто он был. Жаль, что ты с ним не встретишься... Он меня везде брал, водил по ночным клубам, там, где давал концерты, везде возил. Он меня не оставлял одного, даже если мог позабавиться с этими пышнозадыми тёлками — никогда так не делал, никогда. Как он меня любил! А потом... мне четырнадцать... бац, он про меня забыл! Он забыл, что я живу на свете! Он меня бросил подыхать с голоду! Он знал, что я один в старом доме, и... — В голосе Дракса проступила ярость, он сжал кулаки так, что костяшки побелели, и стукнул по подлокотникам шаткого стула. Пёс встрепенулся, заскулил и положил лапу на бедро хозяина. Лонни сел так ровно, будто палку проглотил. Он бы не сильно удивился, одолей сейчас старого чудика приступ безумия и швырни тот в Лонни одной из тех керосиновых ламп, которыми запросто можно черепушку расколоть.
Но плечи Дракса тут же обвисли, и он продолжал, немного успокоившись:
— ...они с ним это сделали. Сэм Денвер, он забрал моего старика в то место, и они залезли к нему в башку, и сделали его одним из своих, и начали выкачивать из него деньги, талант и вообще всё, что у моего папы было. Они и меня бы сожрали, настал день, когда они пришли за мной и забрали меня на то ранчо, и я увидел, что они там делают с ребятами, и я от них вырвался, и перепрыгнул ту грёбаную ограду, да, бро, клянусь своей сраной жопой, я её перепрыгнул! Бля, я сразу в Сан-Франциско свалил. Купил себе билет в другой мир у самого Оусли, которого я знал лично [58]. Блин, да я трахнул его старуху с его благословения, и ничего плохого в том не было, Господь свидетель! Потом я перебрался в Санта-Крус. И тут я читаю, что моего старика нашли разбившимся в машине, и я понял, что это всё. Я так думаю, он пытался от них вырваться, и они раскокали его грёбаную машину, чтоб он их не выдал... Я потом кое-что узнал, я видел другой мир и говорил с кактусоедами, и они мне пару таких интересных штук показали... — Он ткнул в сторону свисавших с полок проволочных кукол.
В хижине было всего одно окно, закрытое деревянными ставнями с навесным замком. Дракс поднялся, тремя шагами преодолел расстояние до окна (при каждом шаге в однокомнатном домишке все половицы скрипели), вытащил из кармана толстую связку ключей, отпер замок на ставнях, отвёл его в сторону и поднял фрамугу. Лонни вдохнул благословенно свежий и чистый воздух, ворвавшийся в разбитое окно, а Дракс триумфально указал на участок перед хижиной. Земля там была разрыта и перераспределена кружком насыпей высотой до пояса с деревянными навершиями. На каждой красовалось трио кукол — сплетённых из радиопроволоки, транзисторов, перьев, сушёных семян марихуаны и клочков одежды. В закатном солнечном свете куклы, казалось, засияли золотисто-красным огнём.
— Видишь? — воскликнул Дракс. — Они нас охраняют! Они нас стерегут! Больше Чем Человек меня боится, бро, чтоб ты знал. Я кое-что знаю, и у меня есть такие дружбаны, что закачаешься. Он знает, что скоро я приду по его гнилую червивую душонку! Солнцестояние близится, солнцестояние по звёздам, которые ты видишь, и по тем, которых не видишь, звёзды расскажут... Скоро я доберусь до мерзавца, и я только ждал случая завалиться к нему в гости, я у него практически на заднем дворе сижу!
Лонни заинтересовал рассказ старика, но кофе сделал своё дело, и у юноши возникли более насущные заботы.
— У тебя тут ванна есть?
Дракс стремительно обернулся к нему, и язык его зловеще скользнул между гнилых пеньков.
— Думаю, что есть, едрит твою! У меня такая ванна, что в ней запросто утонуть можно! Сорок миль шириной! Только поосторожнее, чтоб тебя какая змея за чирей на жопе не цапнула!
Гарнер вышел из автобуса в нескольких кварталах от дома, в котором жил Блюм. Городские власти ввели политику ограничения выбросов атмосферных загрязнителей, но из автобуса валило облако чёрного жирного дыма, которое ветер понёс прямо в лицо Гарнеру, когда тот остановился осмотреться. Через улицу он заметил лавку алкогольных напитков с выставленными наружу тентами и столиками. Куда ни глянь, фонари не горели. На тротуарах квартала роились мужчины и женщины, в основном цветные и негры, но Гарнер увидел и нескольких тощих белых чикс. Сюда, бывало, наведывались за крэком и белые среднего достатка, и Гарнер некоторое время глядел, как они подруливают к пушерам на «Тойотах Камри» и «Фордах Таурус», затариваясь через водительские оконца машин.
Задыхаясь, преодолевая тошноту, Гарнер обнаружил, что ноги сами несут его к лавке. Он наведался в пункт выдачи переводов Western Union и разжился небольшой суммой.
И тут до него дошло, что он рано вышел. Повернул в неверном направлении. Надо было проехать дальше и свернуть ниже по Сансет-бульвару.
Господи, подумал он. Я пропал. Опять всё насмарку.
Ну и что? спросил таившийся в нём нарик. В смысле, что за печаль? Скорее всего, Констанс нет в живых. Этот мерзавец её уже, наверное, убил.
Но Гарнеру не казалось, что похититель вообще намерен убить Констанс. Если б хотел, давно бы убил.
Представим, что она и впрямь уцелела. Ну и что? Ты её в жизни не отыщешь. Он мог её изуродовать до неузнаваемости. Отрезать ей оставшиеся пальцы. А ты, может, стоишь сейчас в квартале от неё и ничем помочь не можешь.
Если ты бросишь поиски, ничего не изменится. Если отдашь эти деньги Блюму, вышвырнешь их на ветер. Пустая трата времени. От Блюма толку никакого. Он безнадёжен. Они все тут безнадёжны... С таким же успехом ты можешь затариться крэком на эти деньги.
Размышляя так, Гарнер плёлся по Сет. К нему никто не подходил, и неудивительно: на белого при деньгах он ничуть не смахивал, был весь изранен, перепачкан и перебинтован. Ему показалось даже, что его пропустят, не заинтересовавшись. Он шёл по лезвию бритвы: по одну сторону ужас, по другую омерзение. Ему хотелось купить крэка; кишки ему лгали, что приход будет великолепным. И так же сильно не хотелось: руки вспотели, сердце колотилось от ужаса.
