Олег Шовкуненко - И настанет день третий
– Лобасты! – выдохнул Чен Фу. – Выходят из прохода на той стороне.
– Пока они нас видеть не могут, – продолжил за китайца мой друг.
– Быстрее в туннель! – Я вцепился в плечи своих товарищей и с силой толкнул их вперед. – И тише вы, а то разорались тут!
Уговаривать моих компаньонов долго не пришлось. Схватив меня под руки они что есть духу кинулись бежать. До тоннеля добрались еще быстрее, чем преодолели первый отрезок до поворота. И это не смотря на то, что Чен Фу неожиданно зацепился за какое-то вделанное в пол железное кольцо и с разгону хлопнулся на пол. Тогда уже я, позабыв о своих увечьях, принялся поднимать распластавшегося на каменных плитах китайца. Но, слава богу, все обошлось, и спасительный туннель укрыл нас раньше, чем из колышущегося сумрака показались первые исчадия ада.
Это было по-настоящему страшно, даже для меня, видевшего лобаст ранее. Моих же товарищей от одного взгляда на чудовищную процессию начала колотить крупная дрожь. Я видел, как трясутся руки у Сурена, как сжался, скукожился, закрыл глаза Чен. Но вот только я не мог себе позволить такую роскошь как слабость. Я должен был видеть и знать. Уж очень многое было поставлено на карту. Многое? Это не то слово. На кону стояло все!
Весь ужас происходящего на мосту заключался в том, что лобасты прибыли не одни. Они притащили с собой пленников. С полсотни человек, скованных одной длинной цепью. На узниках были одеты грубые ржавые ошейники. Именно к ним и крепились звенья цепи. Руки грешников стягивали обычные пеньковые веревки. Это у тех, у кого были руки. У большинства несчастных их просто не было. Обрубленные культи, страшные раны на месте вырванных вместе с ключицами и лопатками верхних конечностей и везде кровь, старая засохшая кровь. В таком виде люди походили на жертв одной огромной катастрофы, может крушения поезда или падения самолета.
Но это лишь обманчивое первое впечатление. На самом-то деле я видел перед собой жителей разных стран и эпох. Солдаты обоих мировых воин, женщины в обрывках длинных парчовых платьев, солидные джентльмены, от дорогих пиджаков которых остались лишь забрызганные бурыми пятнами жилетки. А вон, первый с краю, мужик в адидасовском тренировочном костюме. Вдруг я вспомнил этот превращенный в лохмотья синий спортивный костюм. Я вспомнил это лицо и эти потухшие, полные боли и тоски глаза. Да, это тот самый человек, которого я видел у плавильной печи в третьем круге. Тот самый несчастный, у которого сгорела одна рука, а вторую отрубил безжалостный надсмотрщик.
При виде этой изуродованной человеческой фигуры я почувствовал затуманивающую сознание дурноту. И причиной ей был совсем не вид страшных ран и увечий. Причиной ей стала мысль… одна отвратительная, гадкая мысль. С настойчивостью пульса она стучала в висках, она словно опухоль проращивала метастазы в каждой клеточки мозга, от нее не было покоя и спасения. И вторя этой мысли, я снова и снова тихо шептал: «Почему они здесь? Почему они здесь?!»
– Что эти ведьмы собираются делать? Зачем они притащили сюда этих калек? – мой друг думал о том же самом.
– Молчи, Сурен, лучше молчи, – процедил я сквозь плотно сжатые зубы.
Тем временем перед нашими глазами стали разворачиваться события, смысл которых окончательно сбил меня с толку. Узников никто не трогал. Им приказали сесть. Цепь лобасты прицепили к тому самому кольцу, о которое споткнулся Чен. Вернее один конец цепи. Для второго, дальнего от нас конца, нашлось еще одно кольцо, точно такое же, расположенное прямо на краю той смычки, где мы и свернули. В суматохе мы его не заметили, да и кто тогда смотрел под ноги?
Еще раз проверив оковы, лобасты ушли. Их мерно раскачивающиеся фигуры растворились в темноте одного из туннелей. Страх, навеваемый этими бестиями, оказался столь силен, что, глядя в ту сторону, я еще долго не мог избавиться от ощущения их присутствия. Казалось что старухи все еще там, во мраке огромной норы. Они затаились, они только и ждут подходящего момента, чтобы выскочить из своего укрытия и с леденящим воем кинуться на нас. И тогда не жди пощады. С беглецов заживо сдерут кожу, вытянут жилы, выпьют всю кровь, а затем покрошат на мелкий трепещущий от невыносимой боли гуляш.
Однако, сделав над собой усилие, я все же убедил себя, что это не так, что ведьмы ушли и еще не скоро вернутся. Во внезапно наступившей тишине были слышны лишь негромкие всхлипы женщин, тяжелые стоны раненных, да редкие удивленные возгласы. Людям не верилось, что их оставили в покое. Они жались друг к другу и со страхом оглядывали это проклятое место.
– Что мы будем делать? – прошептал мне на ухо Сурен.
От неожиданности я вздрогнул и вопросительно покосился на друга:
– А что ты хочешь, чтобы мы сделали?
– Мы должны помочь им. Их же всех убьют! – горячий армянин судорожно стиснул мою руку, его шепот превратился в грозное злобное рычание.
– Мы и так мертвы, Сурен. И они тоже.
– Ладно, не убьют, но с ними обязательно сделают что-то такое… – Сурен осекся, не находя подходящих слов. – Подумай, эта трупная вонь, остатки одежды в воде. Здесь что-то творится, что-то невероятно чудовищное.
– Мы и пришли как раз для того, чтобы это и узнать, – я в упор глянул на друга. – У нас есть цель. Мы с таким трудом добрались сюда, и я не могу рисковать. Второй попытки ведь никогда не будет. Слышишь, Сурен, никогда!
Уговаривая друга, я уговаривал себя самого. Никто и никогда не мог упрекнуть меня в равнодушии. Я не проходил мимо обездоленных, по мере сил боролся за правду и всегда становился на сторону слабых. Однако на войне случаются такие ситуации, когда следует пожертвовать одними людьми во имя спасения других. Это я понимал. Только вот перевешивает ли моя одинокая и безалаберная душа все эти полсотни душ, ожидающих неминуемой расправы? Ответа не существовало. Логика и здравый смысл здесь неприменимы, здесь все решает сердце.
Плохо соображая что творю, я оттолкнулся от стены и двинулся вперед. Но не успел я сделать и шага, как маленький тщедушный китаец накинулся на меня.
– Нельзя! – с жаром затараторил он. – Алексей Кириллович, ты наша единственная надежда. Если пойдешь туда, пропадешь, мы все пропадем.
Чен Фу практически в точности излагал смысл моих собственных слов, минуту назад сказанных Сурену. И он не просто говорил. Казалось, китайский инженер собирался с помощью силы остановить меня.
– Мы должны, Чен… пойми! Мы же люди!
– У нас нет шанса спасти их, – Чен Фу стоял на своем. – Сейчас появятся эти…
И только китаец это произнес, как подземелье огласилось коротким свирепым рыком. Словно придавленные неожиданным скачком гравитации, мы попадали на пол. Хотелось просто лежать и не двигаться, вжаться в твердый камень и горевать, что это не песок, в который можно зарыться с головой. В состоянии полного оцепенения проползло несколько, ставших вечностью, минут. Постепенно мозг оттаивал от страха. Это как после удара по голове. Спадает туманная поволока, и ты говоришь себе: «А почему это я тут лежу? Чего жду? Когда мне добавят еще? Нет! Со всем этим следует что-то делать». Вот так и я, проглотив набившийся в глотку ужас, утихомирив дрожь в ослабевших руках, стал медленно подбираться к краю туннеля. Только там, только взглянув вниз, я смогу узнать великую тайну воскрешения. И я узнал ее… узнал эту жуткую изуверскую тайну. Узнал на свою бедолашную голову.
