Оксана Бердочкина - Звездочет поневоле
Казалось, что-то смеялось, пересматривая эволюцию звезд. Обезличенно все, несмотря на сказочность восприятия. И это все не более чем он сам. Господин пытался организовать сознанье, вспоминая преобразования водорода в гелий. Медленно спускаясь все ближе к воде он искал точный возраст вселенной. «Луи-Луи», – шептал девственный сад, проникая своим ароматом в терпеливую печень, и далеко над землей зажглись карлики-звезды.
«Хилари?», – поинтересовался Господин, подняв фонарь до уровня глаз.
«Увольте!», – возмутился гость, сразу продолжив, – «Дейч, мое имя Дейч».
«Я думал, что вы женщина. В моем саду есть дерево, казалось мне, что вы схожи с ним».
«Не люблю вишни», – перебил Дейч, всматриваясь в девственный сад. «Что означают эти иероглифы на вашем фонаре?»
«Ничего… Просто я тяжко болен. Меня очень трудно удивить».
«Научитесь возмущаться – это почти близко… Неужто вы засомневались?», – уверенно продолжил Дейч.
«Слегка впустил этого монстра».
«Значит, истина где-то рядом».
«Что там говорят?», – немного скомкал Господин, попирая профилем лучезарный источник своего фонаря.
«Говорят, что действия – это камень для строящегося дома, что на небесах нет алмазного фонда, а в аду смертельного огня».
«Недурно говорят, но мало», – покачал головой Господин, не побоявшись быть высмеянным.
«Еще говорят, что вы от долгов прятались».
«От долгов? Я!», – усомнился Господин.
«Да, прятались. Все дни проводили под одеялом, даже к ужину не выходили, только мухи над вами плясали».
«И кто же это так судака разделывал?»
«Манжет…»
«Манжет?»
«Да, так верно говорил, что все убедились в том, что вы должник».
«Ну, надо же и даже не запачкался, подлец накрахмаленный…», – Господин снова покачал головой, вспоминая, что звезда не вращается как твердое тело.
«Интересно отметить и смерть философа. Грустное зрелище, если учитывать то, что все его казенное до копеечки как сдуло. „У“ был найден на двенадцатый день уже после своей смерти. И не спрашивайте, отчего так поздно… Мы-то за всем следили, но кто мог знать до конца. Через минуты, после того как господин „Удивительный“ вскрыл себе вены, сидя на табурете в пропаренной ванне, в доме было произведено сезонное отключение горячей воды. Уж если бы не этот факт!».
«Верно, жаль, а ведь это очень подозрительная эволюция! Взгляните Дейч, голубоватый свет, слабые линии», – и Господин указал пальцем в небо, мысленно раскладывая формулу Коши, вглядываясь в сегмент выстроенного небосвода. «Кажется, что у вас конъюнктивит, Дейч, вы не видите того, что я пытаюсь вам показать».
«Неправда, мои глаза совершенно здоровы!»
«Ну, как же, вы звезда с IV группой крови, а значит, весьма восприимчивы к стафилококкам. Но ничего, ничего, ломтик томата спасет ваш возможный взор».
«Да при чем здесь конъюнктивит! – возмутился Дейч. – Кажется, вы не поняли, я непросто говорю вам о смерти, это касается и вас. „У“, как и вы, был должником».
«В отличие от Педанта», – сухо перебил Господин, и его сизый фонарик слегка потускнел на секунды. «Неужели вы и вправду думаете, что вы посланник? Вот так пришли предупредить меня? Вы же ничего обо мне не знаете. Сторожевой вы мой».
«Так что мне передать генералу?», – сквозь челюсть гордыни произнес Дейч.
«Передайте генералу, что я никому не служу…».
«И все?», – изумился Дейч.
«Абсолютно все».
«Но мне не понятен ваш ответ. Я не могу просто так уйти».
«А я и не отпускал вас, вы передадите мои слова генералу, когда мне будет угодно. Судя по всему, вас не предупредили об одной очень тонкой детали. Все, кто бывал у меня дома, пока меня не было… – и здесь Господин романтично вздохнул, подпирая молчанием наиважнейшее, – должны остаться в моих гостях, пока мне не надоест».
«Должны?»
«Должны, Дейч, должны».
«Нет! Я остаться не могу. „Вешайтесь Все“ не отпускает меня на столь длительное время», – в испуге оборонялся Дейч.
Господин поставил фонарь на самый край к озеру и, запустив в карман теплую руку, отталкивающе улыбнулся.
«В борьбе за высокое положение – смотри на себя!», – Господин, только сказав это, хватко вывернул карман, достав полную руку мелко нарезанного мяса. И терпеливо присев у края озера, поманил гостя, цитируя имя его: «Дейч, Дейч, Дейч, ко мне».
Чайный дух разогрелся, уснув в фигурке темной собаки, и сизый фонарик поменял цвет луча, сделавшись красным. «Вам характерна любовь к комфорту и общая расслабленность, вам не обмануть меня, Дейч, потому что я знаю, где все то, что вы так сердито ищете».
Цветущие каштаны заманили пса в сетку ветвей, когда губы пророка сомкнулись от усталости перевода молитв, портрет без лица улыбнулся пустыней, и здешний Господин направил фонарик на извилистую тропу, чтобы обогнуть соленое озеро и вернуться в свой порядочный дом.
«Вот здесь очень важно спотыкнуться», – опрятно напомнил сахарный Господин, недовольному гостю указывая на самаркандский коврик. «Если вы сидите на кухне, друг мой, значит, у вас закончились деньги, стало быть, нам правее в пастельную комнату, когда-то постоялец этого дома очень много зарабатывал на браках, и там есть много чего связанного с этим таинством».
«Согласитесь с тем, что я мог бы вести вас сквозь лес не первый час, и это стало бы искусством», – продолжил Господин, усаживая гостя на кремовые софы.
«Для кого?», – с претензией возразил гость, заправляя в сапоги полосатую штанинку.
«Вот для кого – это уже вопрос памяти. Вообразите, Дейч, вот если бы каждую память отдельного человека, будь она зрительная, мысленная, материальная, духовная, сокровенная, можно было бы сравнивая оценивать, как бы нам всем здесь жилось? Возможно, это прибавило бы в нас немного совести или, скажем, стыда».
«Я не думаю. Я не могу так думать, это все глупость», – заранее отвергая, нервничал гость.
«Глупость? Ну, позвольте. Вы проживаете, некий отрез времени, после которого все содержимое вашей памяти относите в суд. Или еще лучше номинируется на все кинонаграды мира. Ведь прелесть в том, что эта дорога может подвезти вас к совершенно разностным нишам, так как все зависит от вашей честности к себе».
«Неправда. Нет памяти, все исчезает. Ничто так не воздействует, как сиюминутное вмешательство, как постоянный контроль», – заметил Дейч и, придвинув к себе два лиловых табурета, грубо закинул на них свои ноги, облаченные в сапоги.
«Вы неправильно эксплуатируете мою мебель, Дейч. Я мог бы рассердиться, но отдаю себе отчет в том, что взять с вас нечего, да и времени на частное преподавание у меня, к сожалению, нет. Говоря вам о лесе, я хотел подчеркнуть сущность пути. Это ведь непростой лес, как всякая пустыня непроста, а значит это особенный опыт, частью которого вы однажды станете».
