Клайв Баркер - Каньон Холодных Сердец
Прильнув к Тодду, женщина продолжала поглаживать его по щеке. Он ощутил запах ее дыхания. Казалось, будто оно неким образом обогащает воздух, удостоенный возможности, хотя и невидимой глазу, входить в Катино тело и выходить обратно. Тодд позавидовал тем мужчинам, которым выпадала участь так же свободно проникать в нее. Туда и обратно, туда и обратно. Что может быть восхитительнее!
– Люблю, когда мужчина наваливается на меня сверху всем своим весом, – продолжала она, – когда пришпиливает меня к полу, как бабочку. Все раскрывается. А потом, едва он решит, что я целиком в его власти, я переворачиваюсь и оседлываю его сверху. – Катя расхохоталась. – Жаль, что нельзя увидеть выражение вашего лица.
– Это не слишком приятное зрелище… – Он запнулся, ужаснувшись внезапно осенившей его догадке.
– Мой ответ – нет.
– Ответ на что?
– На вопрос подглядывала ли я, когда вам меняли бинты. Нет, не подглядывала.
– Хорошо, – облегченно вздохнул он, искренне желая отвести разговор от больной для него темы. – Давайте вернемся к игре.
– На чем я остановилась?
– На том, что вы оседлали какого-то жеребца.
– Лошади. Собаки. Обезьяны. Мужчинам удается неплохо их изображать. Женщинам иногда тоже.
– Стало быть, и женщины принимали участие в вашей игре?
– Только не здесь. В этих вопросах я слишком старомодна. В Румынии женщины никогда не играли в карты.
– В Румынии? Значит, вы родом из Румынии?
– Из маленькой деревушки под названием Равбак, в которой, насколько мне известно, ни одна женщина никогда не получала удовольствия от близости с мужчиной.
– Поэтому вы оттуда уехали?
– Это одна из причин. Я сбежала из дому, когда мне едва исполнилось двенадцать. В пятнадцать приехала в эту страну. Через год снялась в своей первой картине.
– Как она называлась?
– Мне не хотелось бы ворошить историю. Она в прошлом.
– Тогда расскажите до конца.
– О том, как я оседлывала мужчин? Что еще можно к этому прибавить? Это была лучшая в мире игра. Особенно для таких самовлюбленных натур, как я. Как, впрочем, и вы.
– А почему я?
– Вы обожаете выставляться перед публикой. Честно. И не отрицайте, я все равно не поверю.
Что за чертовщина! Эта женщина видит его насквозь. Он перед ней точно распростертая бабочка. Какой смысл ей возражать?
– Да, иногда я работал на публику. На приватных вечеринках.
– И имели успех?
– Это зависело от девушки.
– Полагаю, в достойном обществе вы неотразимы, – улыбнулась она.
Катя опустила руку и, продолжая рассказывать свою эротическую историю, стала прохаживаться по комнате, огибая воображаемые препятствия.
– Иногда я прогуливалась между столами полностью обнаженная. Игрокам не разрешалось смотреть на меня. Того, кто нарушал правило, я била. По-настоящему. У меня для этого был специальный кнут. Он до сих пор у меня сохранился – мой Мучитель. Для острастки. Итак… одно из правил заключалось в том, чтобы не глядеть на приз, как бы он тебя ни искушал. – Она рассмеялась. – Надо сказать, для этого у меня имелись сотни различных уловок. Так, например, я подвешивала к клитору маленький колокольчик, который позвякивал при ходьбе. Помнится, некоторые не выдерживали и оборачивались. Им приходилось за это горько страдать.
Катя подошла к каминной полке и выудила из находившегося под ней тайника длинный кнут с серебряной ручкой. Резко взмахнула им, и тот взвыл, как зловредный комар.
– Вот это и есть мой Мучитель. Его изготовил для меня один мастер в Париже, специалист по вещам подобного рода. На рукоятке выгравировано мое имя, – она провела большим пальцем по буквам, – Катя Лупеску. Но надпись сообщает нечто большее, чем принадлежность кнута. Она говорит о том, что мой кнут должен заставлять дураков страдать. Хотя я жалею о том, что написала это здесь. Честно.
– Почему?
– Потому что человек, который наслаждается болью, далеко не дурак. Он просто следует своим инстинктам. Что же в этом глупого?
– Вы большой знаток по части наслаждений, – заметил Тодд.
Не вполне поняв, что он имеет в виду, Катя в недоумении вздернула подбородок.
– Вы много о них говорите, – пояснил он.
– Я упомянула о них только дважды, – парировала она – впрочем, в мыслях я возвращаюсь к ним несколько чаще.
– Почему?
– Не стройте из себя скромника, – с некоторой укоризной произнесла она, – не то я вас побью.
– А если мне это не понравится?
– Понравится.
– Честно говоря… – В его голос закралось волнение. Он не мог даже представить себе, чтобы ее Мучитель, как бы ловко она им ни орудовала, доставил ему какое-то наслаждение.
– Он может быть ласковым, если я того захочу.
– Вот этот? – изумился Тодд. – Ласковым?
– Ну да. – Свободной рукой женщина провела по воздуху так, словно зачерпывала пригоршней воду. – Если мужской орган находится здесь, у меня в ладони.
Он тотчас представил жуткую по своей невероятности картину: жертва Кати, стоящая на четвереньках, с восставшей плотью, которая готова к действию и находится всецело в ее власти, – эта картина являла собой воплощение чрезвычайной уязвимости и унижения. Тодд ни за что не позволил бы женщине делать с собой что-нибудь подобное, сколько бы она ни утверждала, что это доставит ему удовольствие.
– Вижу, мне не удалось вас убедить, – сказала она. – Хотя от меня сокрыто выражение вашего лица. Значит, придется вам принять это на веру. Стоит мне прикоснуться к мужчинам вот так, и они начинают выстреливать с прытью шестнадцатилетнего юнца. Даже сам Валентино.
– Валентино?
– Он был голубым.
– Рудольф Валентино?
– Да. А вы разве не знали?
– Нет, просто… он давно умер.
– Да, очень печально, что он ушел из жизни так рано, – заметила она.
Судя по тому, с какой легкостью она произнесла последние слова, ее ничуть не смущало то обстоятельство, что Великий Любовник почил много лет тому назад. Однако, учитывая этот факт, вся ее история превращалась в полнейшую чушь.
– Мы устроили в честь него большой обед, прямо на лужайке. Но две недели спустя он нас покинул. – Катя повернулась ж лицом к камину и убрала кнут в тайник. – Знаю, вы не верите ни слову из того, что я вам рассказала. Произведя кой-какие вычисления, вы сочли это совершенно невозможным. – Облокотившись на каминную полку, она подперла кулаком подбородок. – И к какому же выводу вы пришли? Что я какая-то нимфоманка, вторгшаяся на чужую территорию? Помешанная на сексуальной почве, но в общем безобидная?
