Клайв Баркер - Каньон Холодных Сердец
Пикетт был потрясен. Она сумела так точно воспроизвести в словах все те чувства, что неизменно захлестывали его каждый раз в дни «Оскара» – эту глупейшую смесь презрения и зависти, – словно считывала их у него из головы.
– Как вы догадались?
– Все дело в том, что я сама это пережила. С одной стороны, хочется, чтобы тебя любили. С другой – ненавидишь себя за это желание. Ведь любовь толпы ровным счетом ничего не значит, и ты сама это знаешь.
– И все равно хочешь.
– Да, все равно хочешь.
– Сущее проклятие.
– Из-за того, что хочешь?
– Ну да. Ловко вы меня раскусили.
Быть понятым на редкость приятно. Это было не то привычное поддакивание, которым его кормили каждый день: «Хорошо, мистер Пикетт», «Как скажете, мистер Пикетт», – а загадочное проникновение в глубины его беспокойной души. Однако ее слова озадачили Тодда еще сильнее. То она говорит заведомую ложь (как она могла знать Брамса в его детские годы?), то видит Тодда насквозь.
– Если вы и вправду владелица этого дома, – спросил он, – тогда почему в нем не живете?
– С ним связано слишком много воспоминаний, – напрямик заявила она, – и хороших, и плохих. Стоит мне сюда зайти, – на ее губах заиграла едва заметная улыбка, – как он вновь наполняется призраками.
– Тогда почему бы вам отсюда не съехать?
– Из каньона Холодных Сердец? Нельзя.
– И вы не можете объяснить почему?
– Как-нибудь в другой раз. Не хочется портить настроение, вспоминая эту историю. – Катя провела изящной рукой по лицу, и на какое-то мгновение, пока ее черты были скрыты за пальцами, Тодд ощутил, что она отстранилась от своей красоты, как будто играть самое себя стало для нее непосильным трудом.
– Хотите меня о чем-нибудь спросить? – осведомился он. Ее рука опустилась, и лицо вновь озарилось светом.
– А вы клянетесь, что ответите мне правду?
– Конечно.
– Поклянитесь.
– Я же сказал.
– Скажите, вам больно там, под бинтами?
– О!
– Вы обещали ответить.
– Верно, обещал. И не отрицаю. Как бы это вам объяснить? У меня там не то чтобы болит. Во всяком случае, болит не так, как раньше. А создает какое-то неудобство. И вообще, я очень сожалею, что затеял весь этот бред. В самом деле, разве нельзя было радоваться жизни таким, каким я был?
– Этого еще никому не удавалось. Мы всегда вожделеем заполучить то, чего у нас нет. В противном случае мы не были бы людьми.
– Именно поэтому вы пришли за мной шпионить? – спросил он, полагая, что ее последние слова относятся в равной степени как к нему, так и к себе. – Ищете то, чего у вас еще не было?
– Простите. Это было очень грубо с моей стороны. Я имею в виду, следить за вами. Шпионить… Вы имеете такое же право на уединение, как и я. Хотя порой бывает трудно защитить себя. Никогда не знаешь, кто тебе друг, а кто – враг. И от этого сходишь с ума. – Ее глаза блеснули и вновь обрели игривое выражение. – И опять же, иногда безумие бывает очень кстати.
– В самом деле?
– Конечно. Случается, что это единственный способ не сойти с ума.
– Очевидно, вы это знаете по собственному опыту.
– Разумеется, я исхожу из личного опыта. Если вы разумеете то, что я сама иногда предавалась безумию.
– Не будете ли так любезны привести мне пример?
– Вряд ли вам будет приятно это услышать. Правда. То, что я проделывала в этой комнате…
– Расскажите мне.
– Даже не знаю, с чего начать.
Она обвела взглядом комнату, пытаясь найти зацепку к своим воспоминаниям. Если это был спектакль – то прекрасно разыгранный. В самом деле, с каждой минутой представление становилось все более интригующим.
– Здесь мы обычно играли в покер, – наконец произнесла она, – а иногда в рулетку.
– Мы с Марко так и подумали.
– Иногда, – при этом ее взор вновь устремился на Тодда, – в качестве приза выступала я.
– Вы?
– Да.
– Боюсь, я не понимаю.
– Все вы хорошо понимаете.
– Вы отдавались тому, кто выигрывал?
– Вот видите. Оказывается, все поняли. Это было не каждую ночь, не такая уж я развратница… – Она говорила с улыбкой, упиваясь его недоверием, и при этом медленно двигалась в его сторону, в такт своих шагов произнося слова – А только тогда, когда требовалось предаться безумию…
– И что вы им дарили? Поцелуи?
– Ха! Поцелуи! Если бы я могла довольствоваться такой малостью. Нет! Здесь, на полу, на глазах у всех проигравших я дарила победившему себя. Как последняя сучка, если мне этого хотелось.
Судя по тому, как она глядела на пол, очевидно, ей пришло на память нечто особенное. Ее тело слегка передернулось, как будто вспомнило ощущения, которые когда-то пробудил в Кате овладевший ею мужчина.
– А если выигрывал тот, кто был вам не по душе?
– Таких мужчин не было. Здесь, в моем доме, – никогда. Они все были божественно прекрасны. Красивы все до единого. Некоторые из них были поначалу грубы. Но я обучала их ласке. – Она внимательно наблюдала за Тоддом, следя за каждым его жестом – Вам понравился мой рассказ?
Он кивнул. И хотя Пикетт не ожидал, что их разговор примет такой оборот, ее исповедь ему понравилась. Он порадовался, что на нем были свободные брюки, – в противном случае, приблизившись к нему, Катя сама убедилась бы, сколь положительное действие оказало на него ее признание.
– Позвольте мне удостовериться, что я правильно вас понял. Победитель имел вас здесь, прямо на полу?
– Ну конечно, не на голых досках. Здесь были ковры. Красивые персидские ковры. И шелковые красные подушки, которые я всегда держала в кучке вон там. Я обожала заниматься любовью среди подушек. Такое ощущение, будто находишься в чьей-то руке, – в подтверждение своих слов она раскрыла ладонь кверху, – в руке Господа.
Приподняв кисть до уровня его глаз, она без всякого предупреждения прикоснулась к лицу Тодда. Через бинты он, конечно, не мог осязать ее пальцев, и тем не менее у него возникло иллюзорное чувство, будто из ее ладони на него излился бальзам, охладив воспаленную кожу.
– Больно?
– Нет.
– Хотите, чтобы я еще что-нибудь вам рассказала?
– Да, пожалуйста.
– Хотите узнать, что я вытворяла…
– … На подушках? Да. Но прежде я хочу знать…
– С кем?
– Нет, не с кем. А почему.
– Почему? О боже, почему я трахалась? Потому что мне это нравилось. Это доставляло мне удовольствие.
Прильнув к Тодду, женщина продолжала поглаживать его по щеке. Он ощутил запах ее дыхания. Казалось, будто оно неким образом обогащает воздух, удостоенный возможности, хотя и невидимой глазу, входить в Катино тело и выходить обратно. Тодд позавидовал тем мужчинам, которым выпадала участь так же свободно проникать в нее. Туда и обратно, туда и обратно. Что может быть восхитительнее!
