Эдвард Кэри - Заклятие дома с химерами
— Я найду ее! Я ее поймаю, — сказала девчонка. — Дайте, дайте мне это сделать! Это должна сделать я.
— Тихо! — взвизгнула Пиггот. — Мы с этим разберемся, и разберемся быстро, без шума. В Доме-на-Свалке никогда не было неАйрмонгеров. И не должно было быть. Они никогда не распространяли здесь заразу. Этот дом — для семьи. Только для семьи. Он — ее личное пространство. Иди сюда, дорогуша. Давай, моя девочка, подойди к тете Клаар. Где же она?
Мне некуда было отступать. Пути назад не было. Дверь у меня за спиной была закрыта. И вперед я идти не могла. Там меня ждали все эти Айрмонгеры, и некоторые из них держали одну руку за спиной. Что бы они там ни прятали, я была уверена, это что-то нехорошее.
— Снимите свои шлемы! — приказала Пиггот.
— Прошу прощения? — пробормотал капитан.
— Немедленно! — выкрикнул человек со свистком.
— Давай, девочка, давай, иди сюда. Где же ты?
— Мои уши! — закричал Идвид.
— Прошу меня простить, — сказал капитан, — но они вас не слышат. Они не слышат сквозь шлемы и не могут понять, о чем вы их просите.
— Значит, сними с них шлемы сам, человек! Немедленно!
— Это сделают якоря! Якоря самые быстрые. Каждый знает свой комбинезон как свои пять пальцев. Видите ли, все шлемы такие разные. Каждый из них…
— Я не нуждаюсь в лекциях. Я хочу, чтобы шлемы сняли!
— Иди сюда, дитя, иди к тетушке Клаар. Подойди ко мне. Я хочу, чтобы ты подошла ко мне.
Миссис Грум, жена повара, облизывая губы, на секунду вынула длинный блестящий предмет. Кажется, это был нож.
— Я сдеру с тебя кожу, — сказала она. — Я запеку тебя, ощипаю, выпотрошу и сварю!
— Одит! — рявкнула Пиггот. — Не сейчас!
— Мои уши!
К тому моменту я уже пробиралась между другими людьми в коже и их якорями. Царила страшная суматоха, каждый пытался снять свой шлем первым. Я свой не сниму, подумала я, пусть у него и разбито стекло. Сделаю все, чтобы не снять его. Хоть какая-то защита. Я заметила, что рядом со мной был мой якорь, подручный повара. Он смотрел на меня нахмурившись. Я покачала головой. Пожалуйста, пожалуйста, не говори.
И он не сказал. Не закричал.
— Миссис Грум! — прошептал он. — Она сварит тебя! Если она так решила, она это сделает!
— Помоги мне.
— Она торговка рыбой, настоящая торговка рыбой. Она выпотрошила бы даже собственного ребенка.
— Помоги.
Он не помог. Но и не выдал меня. Хотя, возможно, он не сделал этого просто потому, что ему не представилось такой возможности. Один из лежавших на полу тяжелых шлемов внезапно сам по себе покатился по полу. Ускоряясь, он промчался по коридору и врезался во что-то у дальней стены одной из кухонь. Все проводили его взглядом и увидели, что он приклеился к чему-то двигавшемуся вдоль этой стены. Нет, это не было просто чем-то. Двигалась вся стена. Была ли это буря? Могла ли буря прорваться в дом? Нет, нет, это была не она. Я поняла это, увидев коротышку с пронзительным свистком. Свисток пытался вырваться, и, если бы коротышка не носил его на тесьме, ему бы это удалось. Затем еще один освободившийся шлем рванулся вперед, а за ним последовал целый свалочный Айрмонгер, который рухнул на пол и заскользил к дальней стене кухни. Это стало знаком. Стало знаком для них всех, потому что Идвид закричал:
— Собрание! Из-за бури мы не услышали Собрания!
И тогда закричали все:
— Собрание! Собрание!
И я побежала.
19 Мраморная каминная полка
Повествование Клода Айрмонгера продолжается
Серая фланель
Я сидел в палате лазарета, держа Джеймса Генри у себя на коленях. Я извинялся перед ним, спрашивал, кем он был, обещал разыскать его семью. Я постукивал по этой штуковине — нет, по нему — пальцем и просил у него прощения.
— Я прошу у тебя прощения, правда. Я найду способ отвезти тебя домой. Я верну тебя. Кто они, твоя семья? Кто такие эти Хейворды? Если я отвезу тебя к ним, стану ли я сам предметом? И если так, Джеймс Генри, дружище, то в какой предмет я превращусь? Стану ли я чем-то большим, как Люцифер, или же превращусь во что-то полезное, к примеру в шприц? Думаю, то, что ты превратился в затычку для ванны, свидетельствует в твою пользу. Быть затычкой для ванны хорошо. Затычка — это очень полезная вещь, она нужна каждому. Ой, прости меня, Джеймс Генри, я снова назвал тебя вещью. Ты бы, наверное, предпочел не быть затычкой для ванны, правда? Ты бы лучше остался Джеймсом Генри Хейвордом, сытым, одетым и живущим у себя дома со своей семьей. Мне так хочется узнать, как ты выглядишь. Действительно ли у тебя круглое лицо или же я просто так думаю из-за круглой формы затычки? Прости меня, прости, Джеймс Генри. Раньше я не знал, но теперь знаю. И, клянусь небесами, я бы хотел, чтобы все было по-другому.
— Джеймс Генри Хейворд.
— Знаю, знаю.
Так я и сидел, без остановки разговаривая с Джеймсом Генри. Моя голова все еще кружилась от слов дедушки и от вида всех его предметов. Каким-то образом в комнате по-прежнему ощущался его запах. Мне нужно отсюда выбираться, подумал я. Нужно бежать как можно дальше. Но куда? И что мне делать с моей затычкой? И со всеми другими вещами, томящимися в этом доме от подвала до чердака, от восточного крыла до западного, словно в переполненной тюрьме, с этими людьми, втиснутыми в предметы? С пожарным ведром, которое было человеком, с диваном, который был человеком, с водопроводным краном, который был человеком, с балясиной, барометром, линейкой, свистком, плевательницей, спичечным коробком, которые все — все! — были людьми. Спичечный коробок! Люси Пеннант!
Они отсылают меня, Люси Пеннант. Меня вызывают в город. Наверное, мне следовало бы этим гордиться. Если бы только дедушка навестил меня несколькими днями ранее, я бы скакал от радости. Но не теперь. Больше нет. Они отсылают меня уже завтра. На поезде. На том самом, гудок которого так резал уши и всегда шокировал домашних Айрмонгеров, несмотря на то что они знали о его предстоящем прибытии. Ох, Люси, Люси Пеннант!
Я уже должен был встать. В комнату вошла старшая медсестра и велела мне одеваться. Я должен был идти к бабушке. Я должен был надеть брюки. Серые фланелевые брюки. Прощайте, голые коленки! Прощайте, голые икры и голени! Раньше я был бы счастлив. Я так хотел прикоснуться к своей собственной серой фланели, хорошенько рассмотреть ее и произнести с уверенной гордостью: «Ткань в елочку». Я должен был радостно сказать: «Прощай, вельвет». Раньше — но не теперь. О Предметы! Но вдруг я подумал: а что, если дедушка был прав, что, если Джеймс Генри был маленьким негодяем, хулиганом, ставшим затычкой? Что, если он при первой возможности засунет меня в карман и будет щипать меня и кусать?
