Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана
— Неплохо бегаешь, — улыбнулся Преториус, приближаясь к своим псам и загнанной жертве. Он еле заметно кивнул одному из дружков.
— Кристиан.
Кристиан со всей силы ударил Гевина по почкам Боль пронзила юношу, перед глазами пошли разноцветные круги.
— Готов, — отрапортовал Кристиан.
— Давайте, быстро!
Его потащили в темный переулок. Куртка и рубашка треснули, дорогие туфли, испачканные в грязи, цеплялись о мостовую. Гевина поставили на ноги. В кромешной тьме перед собой он видел лишь висящие в пустоте глаза Преториуса.
— Ну, вот мы и на месте, — произнес он. — Как славно!
— Я… я не трогал его, — простонал Гевин.
Безымянный дружок Преториуса — должно быть, не христианин, а язычник[8] — взял Гевина за ворот и швырнул к стене. Он поскользнулся, не устоял и свалился в грязь. Его самолюбие — тоже. Он готов умолять. Он встанет на колени и будет лизать этим тварям пятки, лишь бы закончился этот кошмар. Лишь бы они не тронули его лицо.
По слухам, это одно из любимых развлечений Преториуса — уничтожать красоту. Случалось, он лезвием вырезал жертвам губы как сувенир на память.
Гевин бросился вперед и упал руками в грязную жижу. Что-то гнилостно-мягкое выскользнуло из-под ладони.
Язычник обменялся с Преториусом ухмылкой.
— Какой милашка!
Преториус расколол очередной орех.
— Похоже, он наконец-то нашел свое место в жизни.
— Я его не трогал! — канючил Гевин.
Ему оставалось только отрицать все, хотя это было уже бесполезно.
— Не оправдывайся!
— Пожалуйста!
— Хочу покончить с ним поскорее, — взглянув на часы, сказал Преториус. — Нужно еще кое-куда заглянуть, кое с кем повеселиться.
Гевин поднял глаза на своих мучителей. Уличные огни горели всего в десятке метров от него — если бы он мог вырваться из рук подонков.
— Позволь мне тебя немного подкрасить. Красота, видишь ли, требует жертв.
В руке Преториуса блеснул нож. Язычник вынул из кармана толстую веревку с узлом на конце. Узел во рту, веревка вокруг головы и никакой возможности кричать, когда от этого зависит жизнь.
Гевин резко вскочил, но, поскользнувшись на жирной грязи, налетел на Кристиана и вместе с ним рухнул на землю. Побег не удался.
На мгновение наступила полная тишина Преториус, пачкая руки о белую мразь, поставил его на ноги.
— Бежать некуда, сволочь! — сказал он и поднес лезвие к подбородку Гевина.
Здесь кости четко выступали из-под кожи, и Преториус без дальнейших дебатов начал резать по краю челюсти, забыв заткнуть жертве рот. Гевин вскрикнул, когда кровь заструилась по шее, но, казалось, чьи-то толстые пальцы схватили его за язык, и звук погиб, так и не вырвавшись наружу.
Пульс бешено отдавался в виске. Перед Гевином одно за другим стали открываться окна, и он падал в них, теряя сознание.
Лучше умереть. Они уродуют его лицо — лучше умереть.
Он опять вскрикнул Или нет — это не он. Сквозь стук в ушах он попытался различить голос. Он слышал крик Преториуса.
Язык опять был свободен. Внезапно ему стало дурно. Он отшатнулся от дерущихся фигур. Его рвало.
Кто-то неизвестный вступил в игру и предотвратил катастрофу. На земле, раскинув руки, лежало чье-то тело. Язычник. Безжизненные глаза смотрели вверх. Господи, кто-то заступился за Гевина!
Дрожащей рукой юноша прикоснулся к лицу. Глубокая рана шла от середины подбородка почти до самого уха. Это, конечно, плохо, но Преториус всегда доводил дела до конца. Значит, лишь чудо спасло Гевина от страшной процедуры вырезания ноздрей и губ. Шрам вдоль скулы будет смотреться не слишком привлекательно, но ничего, бывают вещи пострашнее.
Кто-то из дерущихся направился к Гевину. Это Преториус, со слезами в глазах, расширенных от ужаса.
Кристиан, пошатываясь, поплелся в сторону улицы.
Преториус за ним не последовал. Почему?
Рот Преториуса был открыт, с нижней губы стекала длинная нитка слюны.
— Спаси меня, — прохрипел он, как будто его жизнь была в руках Гевина.
Рука его была поднята, словно он вымаливал прощение Вместо этого из-за спины неожиданно выросла другая рука, сжимавшая страшное орудие с огромным лезвием. Еще одна схватила Преториуса за горло. Лезвие глубоко вошло ему в глотку, затем двинулось резко вверх. Лицо его разделилось, и из страшной раны на Гевина хлынул горячий поток крови.
Оружие отлетело на мостовую. Гевин увидел короткий и широкий меч.
Преториус все еще стоял перед ним, удерживаемый рукой своего палача. Рассеченная голова безжизненно упала, и неизвестный, словно приняв этот кивок за знак согласия, аккуратно положил мертвеца у ног Гевина. Теперь юноша мог рассмотреть лицо своего спасителя.
Ему хватило секунды, чтобы узнать эти грубые черты: круглые безжизненные глаза, щель рта, кривые уши. Это была статуя из ванны Рейнольдса.
Она усмехнулась. Зубы слишком малы для столь внушительной головы. Молочные зубы. Что-то, однако, изменилось в этом лице, заметно даже в темноте: брови несколько посветлели, и само лицо обрело какую-то пропорцию. Все еще раскрашенная кукла, но теперь кукла казалась целеустремленной.
Статуя слегка наклонилась, и внутри нее что-то скрипнуло. Гевин неожиданно осознал мрачный идиотизм ситуации. Статуя двигается, черт ее побери, смеется, убивает, и в то же время она никак не может быть живой. Позже он будет проклинать себя. Он найдет тысячу причин откреститься от реальности. Будет винить недостаток крови в сосудах мозга, возбуждение, панику. Он постарается навсегда забыть кошмарное видение.
Если останется жив.
Видение приблизилось и легко коснулось своими грубыми пальцами щеки Гевина. Уличные огни осветили кольцо на мизинце — точно такое, как у самого Гевина.
— О, тут будет шрам!
Гевин узнал голос.
— Жаль, конечно, — говорил голос самого Гевина. — Но что поделать! Могло быть и хуже.
Его голос. Господи, его, его, его собственный голос! Он тряхнул головой.
— Да, верно, — сказала статуя, понимая, о чем он думает.
— Теперь меня?
— Нет.
— Почему?
Статуя дотронулась пальцами до своей щеки, показывая линию его раны, и на деревянной щеке вдруг открылась рана. Но крови не было — у статуи ее не было.
Пока еще это не Гевин: неподвижные брови, пронзительные глаза. Но скоро их нельзя будет отличить от его собственных.
— А мальчишка? — спросил Гевин, пытаясь разобраться в происходящем.
— Ах, мальчишка… — Статуя мечтательно закатила глаза. — Какое сокровище. А как он вырывался!
— Ты искупался в его крови?