Александр Барченко - Доктор Чёрный
— Так точно, сэр! Всё готово! — предупредительно осклабился полицейский.
— Да?
— Так точно! Гундар-Бхаи был у брамина, с которым вы изволили видеться ночью, и тот снабдил его всем необходимым… Теперь Гундар-Бхаи трётся возле ангаров, куда я его пропустил. Ему уже удалось вместе с сапёрами подержаться за крылья последнего аппарата, которому он чуть не навязал было свою «посылку», да спасибо я увидел — мигнул.
— Он ещё перепутает?
— Никак нет!.. Не извольте беспокоиться, сэр! Я слежу сам… У меня самого искреннее желание поднести той леди сюрприз! — кивнул он в сторону фигур, удалявшихся к ложам. — Вы сами изволите знать, как всё благополучно было в доме до её приезда. А теперь порядочным людям в доме и служить нельзя! — с искренним негодованием закончил почтенный Раджент-Синг, в своё время с позором изгнанный Диной с должности мажордома сметанинского хозяйства.
— Ну, довольно! — оборвал Саммерс, которого неприятно резанул фамильярный тон полицейского, да ещё в отношении леди, которая имела счастье привлечь к своей особе исключительное внимание бравого лейтенанта. — Довольно! Это уж тебя не касается… Так ты ручаешься за результат?
— Бородой отвечаю! — с чувством ответил правоверный магометанин.
— В таком случае п-шёл!.. Завтра явишься к моему секретарю, получишь что следует… Да не забудь распространиться, что твой сын служил в моём взводе… Понял? Ну, марш!
— Так точно! Покорнейше благодарю! Да прольёт на ваш дом Аллах…
— П-ш-шёл! — прошипел Саммерс, заметивший, что к ангарам направляется группа офицеров и дам, и так хлопнул себя по ноге стэком, что кость заныла, несмотря на толстые кожаные гетры.
Беляев почти не отдыхал после того, как «уступами», планирующим спуском очутился снова на аэродроме.
Ему всего нескольких десятков метров не хватило для установления нового рекорда высоты, но бензин был на исходе. К тому же обязательная для зачёта приза величина была давным-давно им побита и оставаться дальше на такой высоте не имело никакого смысла.
Из его конкурентов только американец Файф на гоночном «Ньюпоре» да француз-толстяк Бонно трещали своими моторами метрах в трёхстах под ним, остальные «пресмыкались» над самой землёй на потеху бесплатных зрителей, унизывающих заборы и откосы канав, окружающих аэродром.
У некоторых закапризничал мотор; они предпочли не подниматься совсем и теперь у ангаров «на привязи» немилосердно трещали, ловя перебои.
Тысячеголосный рёв, встретивший Беляева на аэродроме, сразу дал понять ему, что его полёт понят и оценён по достоинству.
Он взглянул на браслетик часов. До выстрела оставалось два с четвертью. Отдыхать некогда, тем более что на стартовой дорожке один за другим выстроилось целых шесть аппаратов и неуклюжий «Вуазен», тяжело, по-утиному подпрыгивая, уже начал разбег.
Остаться с носом из-за пропуска нескольких минут Беляеву не улыбалось.
Разминая затёкшие ноги, он побрёл к ангарам мимо трибун, пестревших белыми шлемами, дамскими шляпками и провожавших его на всем пути радостным рёвом.
Он рассеянно блуждал глазами по ложам. А! Вот!..
Забыв все требования общества и возбуждая в соседях негодующее: «Schoking!», Дина, высунувшись по пояс через барьер, отчаянно махала ему платком и биноклем.
Дорн, длинный и сгорбленный в своём костюме, висевшем на нём, как на гвозде, с комически-серьёзным видом сосредоточенно аплодировал. Рядом весело блестела зубами хорошенькая Джемма.
Беляев помахал им в ответ снятыми «консервами» и направился к старту, в самый хвост взлетавших по очереди аппаратов, где сапёры поворачивали уже его «Блерио».
Чуть-чуть освежённый прогулкой, он влез в свой люк, устроился в кресле и, положив привычным движением ноги на педаль, оглянулся назад.
Ему сразу бросилась в глаза цыганская чёрная рожа сипая-полицейского в белой чалме, стоявшего недалеко от аппарата, странно вращавшего блестящими белками и строившего, очевидно, кому-то гримасу.
Встретившись взглядом с авиатором, сипай моментально изменил выражение лица на почтительно-официальное, поглядел с рассеянным видом по сторонам и, постояв ещё минуту, медленным шагом направился в сторону брезентового забора, бамбуковые рёбра которого трещали под тяжестью оседлавших его целой кучей голых чёрномазых ребятишек. Странное, тревожное чувство, которого он не успел даже как следует определить и понять, шевельнулось в душе Беляева. Но рассуждать и задумываться над этим было некогда.
Стартер поднял уже флаг с его номером, и угрюмый бас меланхолического Билля вопросительно крякнул:
— Контакт?
— Ол-райт! — бросил Беляев, берясь за нагнетательный баллон.
Очень удачно, после короткого разбега, оторвавшись от земли, он сразу очутился над трибунами.
Отсюда белоснежные шлемы офицеров удивительно походили на молодые шампиньоны.
Беляев скользнул взглядом, пытаясь в этом месиве разноцветных кружочков и пятен отыскать Дину, мысленно загадав: «Если увижу, будет удача!»
В тот же момент лёгкий вечерний ветерок шевельнул правое крыло его «Блерио» и инстинкт приковал всё его внимание к рулю и педали. Когда он выправил аппарат, трибуны были уже далеко. Аппарат взмыл уже довольно высоко.
Беляев выключил мотор и, испытывая приятное, захватывающее чуть-чуть дух чувство, словно в летний томительный день сразу входишь в холодную воду, спланировал почти под углом в сорок пять градусов.
В ту минуту, когда мчащаяся снизу прямо в лицо бурая спина земли, казалось, готова была уже смять его вместе с аппаратом, он включил мотор снова.
Лёгкий треск… И аппарат немного вразвалку, совсем как лодка взбегает на волну, начинает опять забираться выше. Беляев давит на руль, и левое крыло аппарата клонится вниз.
Он огибает круг.
Прежде ощущение этого уклона заставляло его тело инстинктивно подаваться в другую сторону, чтобы уравновесить; теперь он даже не замечает, не чувствует наклона.
Впереди и немножко внизу кивает клювом «Фарман» толстяка Бонно. Отсюда кажется, что аппарат ползает по земле, прижимаясь к ней передним рулём при уклонах. На самом деле он на высоте восьмидесяти — ста метров.
Надо убираться с дороги. Если случайно Бонно очутится по прямой над его «Блерио», в конусе воздуха, со страшной силой отбрасываемого его винтом, аппарат толстяка полетит вниз, как подстреленная птица, а его, Беляева, товарищи исключат из своей среды, и жюри откажется пустить его на аэродром.
Беляев снова выключил мотор, «упал» на полсотни метров и сбоку на одной высоте и на приличном расстоянии обогнал Бонно.
Он решил не подниматься выше. Теперь тихо. А тот лёгонький вечерний ветерок, набегающий с Ганга, который оттолкнул его давеча от трибун, вырывается на аэродром с силой в одном только месте, вон там, где открывает свой чёрный беззубый рот тесный переулок между пятиэтажными домами.
