Джонатан Кэрролл - Кости Луны
Я возмутилась. Это уж слишком. На это у Чили нет никакого права. Нельзя так.
— Ах ты подонок! Пепси, пошли. Это ненастоящее. Не смотри, побежали скорее. Держи руку!
Мы понеслись со всех ног. Ничего не оставалось — только бежать к Кафе.
Футах в двадцати от здания мы перешли на шаг и наконец увидели, что нас ждет.
Нас ждали Мей и я. Я сжимала ее в объятиях, хотя и она, и я были мертвы. Мой лоб, руки и дочку пронзали блестящие стальные шипы. Один шип прорвал ткань брюк между ног, два прошли сквозь лодыжки. Один входил Мей в висок и дальше — мне в грудь. Нас можно было узнать, но лопнувшая сморщенная кожа придавала обеим совершенно непристойный, бесчеловечный вид.
— Ни за что! Нет!
Я выпустила руку Пепси, и меня вырвало.
— Пепси, используй Кость! — прохрипела я, отплевываясь. — Ради бога, Пепси, вытаскивай нас отсюда, пожалуйста!
Подняв голову, я увидела, что он уже стоит у входа в Кафе.
— Нет!
Но он был там, и я не могла помешать ему протянуть руку и нашарить за мертвыми спинами дверную ручку. Секундой позже дверь отворилась, увлекая наши с Мей тела по медленной скрипучей дуге.
— Мам, смотри!
Я ничего не видела, но меня звал мой сын, и я направилась к нему. Вслед за Пепси я переступила порог Кафе «Дойчлянд».
И оказалась на углу Девяностой стрит и Третьей авеню в Нью-Йорке! Моя улица — улица, где я жила с Дэнни и Мей в реальном мире. Я была потрясена и напугана ничуть не меньше, чем при виде изуродованных детей или лица Джека Чили во все небо.
— Пепси, ты знаешь, где мы?
Он повернулся ко мне, весь внимание:
— У твоего дома, да, мам?
— Но почему? — Я стиснула его плечо, наверное, слишком сильно. — Что здесь такое? Как это может быть? Что происходит?
— Потому что, мам, Джек Чили ждет нас у тебя дома.
У меня уже не было сил удивляться. Зябко поежившись, я подумала, как далеко может зайти Рондуа. Насколько ему дозволено вторгаться в явь, прежде чем он получит отпор и отправится восвояси? Способен ли сон пойти вразнос и все подмять под себя? Вправе ли он селиться, где только захочет? Или это я одна достигла точки, где любые законы, приличия и правила игры потеряли силу? Достигла грани, за которой все, что есть у меня в голове или в жизни, доступно любому, только налетай?
Не чувствуя под собой ног, я шла по улице вместе с сыном. Часов у меня не было, но, судя по ощущениям, стояла вторая половина дня. Солнце клонилось к зданиям на западе, ветерок не приносил ощущения свежести. Было очень тихо — ни шума, ни людей, ни признаков жизни. Это настолько не соответствовало порядку вещей, что я подумала: а может, это какая-нибудь другая Девяностая улица — порождение чьего-то изощренного, но ограниченного воображения? Обычно мой квартал бурлит жизнью и даже минутку не может посидеть спокойно, не то что помолчать. Больше всего происходящее напоминало декорации перед съемками, открытку с фотографией, которая выглядит вроде знакомо, но чем дольше вглядываешься, тем все неправильнее.
Пепси медленно шел вперед, неторопливо впитывая окружающее. Напряжение на его лице сменилось едва ли не восторженным трепетом — таким своего сына мне еще не приходилось видеть.
— Мам, а ты здесь еду покупаешь? Вопрос прозвучал скорее как жалоба.
— Да.
— А твоя машина тоже здесь стоит?
— Нет.
Дверь нашей парадной была открыта, и мы вошли. Еще одна серьезная ошибка: дверь всегда, абсолютно всегда запиралась.
Но знакомый запах однозначно подтверждал, что это наш дом. Дэнни любил говорить: так пахнет на автовокзале по утрам.
Дэнни… О мой Дэнни!
Я решительно направилась к лестнице, но Пепси удержал меня за руку и покачал головой:
Не спеши, мам. Я хочу посмотреть твой дом. Хочу все посмотреть.
Граффити на стене рядом с разбитыми почтовыми ящиками гласили: «Думаете, это круто? Позвоните Барри, он вам покажет кузькину мать!» А ниже другой рукой — приписка: «Барри, я звонил, но тебя не было дома».
На втором этаже я увидела дверь Элиота и подумала, а какова здесь его роль. И Дэнни. И Мей.
На следующем пролете, в десяти футах от собственной квартиры, я остановилась и прикусила губу. Почувствовала, что кожа у меня на макушке самопроизвольно оттягивается назад. Всем телом ощутила, как бьется мое сердце — под мышками, в горле, под коленками, в животе.
Пепси достиг последней ступеньки и, миновав меня, ступил на площадку.
— Мы пришли? Почему ты стоишь?
— Вот наша квартира, угловая.
Он подошел к двери и остановился, дожидаясь меня. Я прикоснулась к ручке. Теплая, словно только что на ней задержали ладонь, прежде чем войти. Легонько толкнула, и дверь широко распахнулась, издав на полпути металлический скрип, знакомый до последней ноты. Все было так знакомо — и в то же время всецело, от начала до конца, неверно.
Три шага через прихожую. Синий ковер — сюрприз, который Дэнни принес домой одним снежным вечером. Оттиск Роберта Манфорда со львами[75], на который я смотрела каждый день — так он мне нравился; одна из первых вещей, купленных мною после переезда в Нью-Йорк. Старый клетчатый зонтик Дэнни, никогда не раскрывающийся до конца, и мой зеленый резиновый плащ — бок о бок на деревянной вешалке. На полу, одна на другой, стояли зимние галоши Дэнни, черные и блестящие. Не удержавшись, я протянула руку и дотронулась до зонтика. Настоящий зонтик. Зонтик Дэнни. Я дома.
На кушетке в гостиной — в сером костюме с белой рубашкой и черным галстуком — сидел Джек Чили, на сей раз в натуральную величину. Лицо его озаряла улыбка.
— Добро пожаловать домой, миссис Джеймс. Негромкий мелодичный голос, первоначально звучавший с неба, был здесь совершенно неуместен.
— Вам не нравится мой голос, миссис Джеймс? Тогда как насчет чего-нибудь более простецкого? «Каллен, это песня».
В точности как Дэнни в нашу первую ночь.
— Нет? Что, в сексуальности мне тоже отказано? Никак нельзя? Сейчас, секунду, подумаю: «Да ладно тебе, Каллен, пусти его на растопку».
Элиот!
— Хватит! Это не ваши голоса! Притворяйтесь сколько угодно, но они не ваши.
— Милочка, все на свете мое. — Скромная улыбка. — Хорошо-хорошо, хватит так хватит. Пепси, не хочешь как следует осмотреться, пока не начали? Потом такой возможности может не представиться. Посмотри, посмотри, как живет твоя мамочка. А вон там кроватка твоей сестренки, там она спит.
— Хватит!
Но он обращался только к Пепси, как будто меня не было вовсе.
— Пепси, а как тебе эти шарики на простынке? Здорово, правда? А песик?[76]. А кроватка-то, кроватка! Кому захочется расти, если спишь в такой кровати? Идеальное место для ребенка.
