Вячеслав Денисов - Забытые заживо
«Каждый патрон – это кусок мяса для женщин и детей…» – вспомнил он.
Кто-то, чьи очертания расплывались в ослепившем Макарова свете, кто-то очень подвижный, прогнулся под пулей всем телом и, царапая ногтями ствол пальмы, стал заваливаться назад.
Макаров видел, как твердая как камень кора крошится и скрипит, словно ее резали связкой тупых ножей…
Он вдруг подумал, что находится в таком состоянии, когда все это может ему всего лишь казаться… И нет никакого подранка, и даже не стрелял он вовсе… Все это – химеры, мороки воспаленного воображения.
Ошеломленный, скованный запредельной усталостью и ужасом от непонимания происходящего, он хотел в ярости зарычать, но сил хватило лишь на то, чтобы прикрыть глаза и глубоко, до боли вздохнуть…
Когда ресницы его разлепились и пот затек в глаза, Макаров понял, что он опоздал.
Кто-то зловонный, обдав его облаком протухшей спермы и мочи, нашел наконец свою цель. Он бросился к Макарову, и что-то острое, распоров его бок и выбив фонтан крови, сверкнуло в полумраке, разделяющем тени леса с ослепительным, бьющим с небес в колодец меж крон деревьев, светом.
Согнувшись пополам от боли и неуверенно шагнув назад, Макаров услышал страшный, резкий вой. Истеричный, с ноткой безумия – словно шипованное колесо наехало на хвост собаке гигантских размеров…
Макаров прижал руку к ране, пытаясь остановить хлещущую кровь, и заставил себя поднять взгляд. Надвинувшиеся на него тени закрыли свет.
Он предполагал, что видит свой самый страшный сон, но еще страшнее было понимание, что это не сон.
Отвратительный запах окутал капитана, он становился гуще, тошнотворнее, головокружительнее.
Макаров услышал странный звук – словно дельфин издал крик в дельфинарии.
– Празднуете победу, дряни?.. – напрягаясь так, что на его лбу вздулись вены, прохрипел Макаров.
Сжав зубы, он нажал на спуск и едва не задохнулся от сильной отдачи, болезненно отозвавшейся в его боку. Он держался из последних сил, буквально окаменел от давления собственной силы. Он хотел, чтобы его убили чем-то стоящим. Он не хотел быть растерзанным, как Адриано… Глаза его превратились в узкие щелки, губы искривились в жесткой судороге, и он, уже выходя за грани возможного и преодолевая собственный ужас, стал методично нажимать на спуск, отмечая, как каждым выстрелом снесло с ног кого-то перед ним.
Или ему снова это почудилось?..
Визг, словно рубленный на куски, словно резанный ножом свист… Тени бросились на Макарова, и он снова нажал на спуск. Отдача снова ударила его по ране, рукоятка пистолета стала скользкой от крови, и «вальтер» выскользнул из его руки. Но это уже не имело значения. Потому что затвор только что выбросил из ствола гильзу последнего патрона.
Сверкнув на свету трассером – она то появлялась в белом луче света, то снова исчезала во мраке, – гильза упала в траву и, расплескав рубиновый бисер и заставляя лужицу крови темнеть и густеть, зашипела…
Прежде чем что-то коснулось его, он увидел «вальтер». Опустошенный, перепачканный кровью, бесполезный и беспомощный, он лежал под его ногами и виновато улыбался щелью затвора…
Плечо Макарова обожгло чье-то прикосновение, он медленно стал заваливаться на спину, и только чья-то острая, болезненная хватка не позволяла ему упасть.
– Не взяли… нет, не взяли, – прошептал он серыми губами. – И не возьмете уже…
Он падал, неумолимо падал, теряя сознание.
Он падал куда-то вниз, скользил во тьму, но уже не боялся сломать себе шею или вывихнуть руку. Макаров знал, что к тому моменту, как закончится его падение, он будет уже мертв.
И последнее, что он слышал, были чавкающие, словно уходящие вверх, звуки…
Звуки.
«Питер…» – прошептал Макаров, и ему казалось, что падение это не закончится никогда…
Он летел с сумасшедшей скоростью навстречу двум сияющим огням…
* * *Свет фар, визг тормозов, взрыв ветрового стекла и решетка «Ауди», отлетающая в сторону, словно запущенная рукой великана. Удар – и согнувшийся от столкновения с ним лица руль. Лица самого красивого в мире… самого обворожительного… самого… Скрежет скользящей на бешеной скорости крыши по асфальту… Сверкнувшая искра и вспышка… Мгновение тишины – резкий запах стертой до дисков резины и – взрыв.
И в тот момент, когда ее не стало, над Калининградом появились первые золотые лучи восходящего августовского солнца…
– Наконец-то я наказан… – прошептали его окровавленные губы. – Кто следующий…
Глава 20
Проснувшись от внезапного внутреннего толчка, Дженни села и посмотрела вокруг. Ее резкое движение не осталось без внимания.
– Кошмары? Я тоже не могу спать… – отвернувшись от нее, Николай подкинул в костер ветку и посмотрел в темноту, в которой трудно было увидеть подступающий к берегу лес. – После того как ушли Макаров с доктором и пропал Левша, я жду чего-то еще более страшного. И каждую минуту мне кажется, что оно уже идет… – Он усмехнулся и снова посмотрел на женщину. – Странное дело. Я прошел войну, я видел то, что способно разрушить любую психику. Мне казалось, что я уже ничего не боюсь. А вот сейчас я стал бояться темноты…
Дженни протянула руку и поправила воротник Питера. Он спал, прижавшись к Берте, а та лежала, приоткрыв рот, опустив безвольную руку ему на плечо.
Знал бы этот парень, что творится в джунглях…
Растерев лицо, Дженни встала и направилась к воде. Зашла в море по колено, умылась.
– Я могу посидеть с тобой, – сказала она, сев рядом и разглядывая мечущиеся языки пламени.
– Если это подвиг, тогда не нужно.
– Нет, я просто не могу спать.
Он внимательно посмотрел на нее, словно пытаясь определить, не хочет ли она спать именно так, как не хочет он.
– Ты чего-то ждешь, да?
Муж Маши заворочался и что-то невнятно пробурчал. Пошарил рукой, нашел жену и, успокоившись, снова подложил ладонь под щеку.
– Вот кому можно позавидовать, – с завистью прошептал мужчина.
– Как вас зовут? Я знаю здесь уже всех, кроме вас.
– У меня простое русское имя – Николай. Я уже говорил…
– Тогда, быть может, вы чудотворец? У вас, у русских, есть, кажется, такой святой.
– Ну-у, миссис Дженни!.. – Он даже порозовел от неловкости. – Святости во мне…
– Мисс, – машинально поправила она.
– Моей волшебной силы хватит лишь на то, чтобы горел костер. И то благодаря веткам, которые собрали дети.
– Вы не похожи на своего друга, – сказала, улыбаясь, Дженни.
Николай пожал плечами, опустил взгляд, и она как следует рассмотрела его. В юношестве этот парень, скорее всего, имел золотистые, вьющиеся волосы, и о его щеки можно было обжечься. На морозе он всегда выглядел румяным, и глаза его, озорные и чуть раскосые, могли внушить что угодно – смех, доверие, но только не страх. Прошли годы, думала Дженни, и он изменился. Розовые завитушки сошли на нет, отцвели и завяли. И сейчас парень вынужден стричься очень коротко, чтобы скрыть лысину. Но еще остался румянец, и он не пропадал ни днем, ни ночью – Дженни это видела. Хотя чему тут удивляться. Днем палит солнце, ночью все у костра…
