Натаниель Готорн - Отель с привидениями и другие таинственные истории
— Благодаря любезности этой дамы, — сказала она, — мы с Мэриан обитаем рядом с гостиной.
Генри промолчал; пропуская их перед собою в дверь, он казался чем-то раздосадованным. В коридоре он пожелал им доброй ночи, подождав, убедился, что они вошли в роковую угловую комнату, и резким голосом позвал брата:
— Выйди, Стивен! Надо покурить.
Когда братья смогли говорить без помех, Генри объяснил, чего ради он учинил этот странный допрос о спальнях. Фрэнсис рассказал ему о своей встрече с графиней и о том, что из этого последовало; сейчас он, боясь упустить малейшую подробность, повторил его рассказ Стивену.
— Причина, по которой эта женщина уступила свою комнату, — закончил он, — меня не убеждает. Не надо пугать женщин, передавая наш разговор, но, может быть, ты предупредишь Агнес, чтобы она получше заперла дверь?
Лорд Монтбарри ответил, что жена уже предупредила ее об этом и что Агнес из тех, кто позаботится и о себе, и о своей младшей компаньонке. Вообще же в графине с ее суевериями он видел одно фиглярство. Да, забавно, но стыдно даже на одну минуту принимать это всерьез.
Пока джентльмены оставались на улице, в комнате, уже связавшей себя с разными поразительными явлениями, разыгралось еще одно удивительное событие, на этот раз с участием старшей дочери лорда Монтбарри.
Пока Мэриан готовили ко сну, она вряд ли даже осмотрелась на новом месте. Став же на колени помолиться, она подняла глаза на потолок в изголовье постели. В следующую секунду она всполошила Агнес, испустив вопль ужаса и тыча пальцем в бурое пятно на белой филенке лепного потолка.
— Это пятно крови! — кричала девочка. — Уведите меня! Я не буду тут спать!
Урезонивать ее, пока она в комнате, было бесполезно, и кое-как укутав Мэриан в халат, Агнес отвела ее к матери в гостиную. Там они обе, как могли, принялись успокаивать и ободрять дрожавшего ребенка. Все было напрасно: никакими уговорами нельзя было перебить впечатление, оставшееся в ее неокрепшем, чутком сознании. Мэриан не могла объяснить, отчего ее охватил ужас; не могла сказать, почему пятно на потолке показалось ей кровавым. Ей было ясно одно: она умрет от ужаса, если увидит это снова. Делать было нечего, решили, что девочка переночует в комнате с младшими сестрами и няней.
Через полчаса Мэриан мирно спала, обняв за шею сестренку. Леди Монтбарри отправилась к Агнес посмотреть пятно, нагнавшее страх на ее ребенка. Его и разглядишь-то не сразу — такое оно маленькое. И скорее всего, его посадил неловкий маляр либо из номера сверху просочилась пролившаяся вода.
— Я все-таки не могу понять, почему Мэриан дала этой чепухе такое ужасное толкование, — заметила леди Монтбарри.
— Боюсь, нет ли тут няниной вины, — предположила Агнес. — Не рассказала ли она Мэриан какую-нибудь страшную небылицу, оставившую вот этот печальный след. Занимаясь детьми, люди, увы, не сознают, насколько опасно возбуждать их воображение. Ты поговори завтра с няней.
Леди Монтбарри восхищенно оглядела комнату.
— Загляденье, а не комната, — сказала она. — Ты-то, надеюсь, не откажешься тут спать?
Агнес рассмеялась.
— Я так устала, — ответила она, — что мне легче распрощаться с тобой, чем тащиться в гостиную.
Леди Монтбарри повернулась к двери.
— Я вижу, ты оставила шкатулку на столе, — заметила она. — Не забудь запереть другую дверь, на черную лестницу.
— Я уже заперла ее собственным ключом, — сказала Агнес. — Я тебе ни за чем не понадоблюсь больше?
— Нет, дорогая, спасибо. Я, как и ты, не чаю добраться до постели. Спокойной ночи, Агнес, желаю тебе приятных сновидений в твою первую ночь в Венеции.
Глава 7
Заперев за леди Монтбарри дверь, Агнес надела халат и занялась разборкой вещей. Спеша переодеться к обеду, она схватила что подвернулось, а дорожный костюм кинула на постель. Сейчас она впервые открыла гардероб и стала развешивать платья в просторном левом отделении.
Через несколько минут ей наскучило это занятие, и она решила не трогать сундуки до завтра. Не стихавший весь день горячий южный ветер давал о себе знать и ночью. В комнате стояла духота; Агнес накинула шаль и вышла на балкон.
Ночь была темная, хмурая, взгляду не на чем было остановиться. Внизу провалом чернел канал; на беззвездном и безлунном небе смутно обозначались темные массы противоположных домов. Редко-редко слышался далекий остерегающий крик позднего гондольера, когда он в опасной темени выплывал из-за поворота. Ближе хлюпали весла невидимых гондол, привозивших постояльцев в отель. Когда бы не эти звуки, в ночной Венеции была, можно сказать, могильная тишина.
Облокотившись на балконный парапет, Агнес безучастно погрузила взгляд в темную пустоту. Ее мысли обратились к несчастному, кто нарушил обет верности ей и умер в этом самом доме. Со времени ее приезда в Венецию что-то в ней переменилось, какие-то новые настроения возобладали. Впервые, сколько она помнила, сострадание и жалость были не единственными чувствами, что она испытывала при мысли о покойном Монтбарри. В ее кроткой и великодушной душе вдруг нашлось место неведомой прежде острой обиде. О пережитом унижении она думала с тем же негодованием, что и Генри Уэствик, а ведь сама же корила его, когда он оскорбительно отзывался о брате в ее присутствии. Ее вдруг охватили страх и неверие в себя. Она отшатнулась от мрачного провала с темной водой на дне, словно его таинственная тьма и навеяла эти чувства. Захлопнув балконную дверь, она сбросила шаль и, уступая неодолимому желанию осветить свой одинокий приют, зажгла свечи на камине.
После наружного мрака разлившийся вокруг живительный свет взбодрил ее. Она совсем по-детски радовалась огню.
«Так что же, — спросила она себя, — ложиться в постель? Ну нет!» Дремотную усталость, которая одолевала ее полчаса назад, как рукой сняло. Она снова занялась скучным делом — разборкой вещей, но уже через несколько минут оставила это занятие. Она села к столу и положила перед собой путеводитель. «Попробуем узнать что-нибудь о Венеции», — решила она.
Ее внимания едва хватило на первую страницу.
Мыслями ее завладел Генри Уэствик. В подробностях припоминая каждую мелочь прошедшего вечера, она неизменно видела его только с выигрышной стороны. Розовея лицом, она расчувствованно улыбалась про себя, упиваясь его чистой и застенчивой преданностью ей. Та хандра, что находила на нее в дороге, — не следствие ли она их долгой разлуки, которой еще добавляло горечи ее позднее раскаяние за суровый прием в Париже? Сознавая недвусмысленность этого вопроса, теряя почву под ногами, она убоялась несдержанности своих мыслей и тупо уставилась в книгу. Какие только поползновения к запретной нежности не укроет женский халат, когда женщина коротает ночное одиночество! Ведь если ее сердце оплакивает Монтбарри, то как же смеет она думать о другом мужчине, больше того — о любви? Какой позор, как это недостойно ее! Она снова попыталась вникнуть в путеводитель — и снова напрасно. Отложив книгу в сторону, она в отчаянии ухватилась за последнюю возможность отвлечься — снова стала разбирать багаж, намереваясь изнурить себя до последней степени, чтобы потом, валясь с ног, еле добраться до постели.
