Клювы - Кабир Максим

— Вы дьявол? — спросил он, вытирая рот.

— О, вы мне льстите. Нет, я не дьявол. Я человек, по крайней мере был человеком. Увлекающейся натурой. Кстати, это ваше.

Адамов повернулся. Со спинки его стула аккуратно свисал синий китель, утерянный впопыхах на пароме. Адамов надел его — китель пах стиральным порошком.

— Меня злят недомолвки, — сказал администратор казино, закидывая ногу на ногу. Вальяжно усевшись, он вытащил из-за пояса пистолет. — Что, если я в вас выстрелю?

Ни единый мускул не дрогнул на лице Леффлера.

— Что, если вы выстрелите в лунный свет?

— Вы призрак?

— Нет, я не умирал. Скажем так, в бытность свою скромным исследователем я наткнулся на весьма важные книги и провел весьма сложный ритуал. Я, с позволения сказать, познал саму суть вещей и, как всякий разумный человек на пороге великих перемен, принял сторону потенциального победителя.

— Дьявола? — спросил Адамов после доброго глотка.

— Да бросьте вы эти христианские бирюльки! Дьявол с рогами, ангелы с трубами. Мои друзья, — он поднял вверх палец, — мои влиятельные покровители сотканы из иных материй.

— И кто же это?

— Вы любопытны, мне это нравится. Если вам позарез нужны имена, называйте их лунными птенцами.

— Сука, которую мы трахали, сука-лунатик, говорила о птенцах и Песочном человеке.

Леффлер поморщился:

— Песочный человек! Отдает сказками. Я предпочитаю говорить: «Лунное Дитя». Вам знакомы труды Кроули?

— Кого?

— Неважно. Лунное Дитя явилось на Землю согласно пророчествам. Я же был скромным гостем в его башне, пока не настал час подготовить почву для царствия Луны.

— Вы… — пробормотал Адамов. — Заодно с жаворонками?

— Нет же, — терпеливо ответил Леффлер. — Жаворонки — это еда для птенцов. Безмозглые лемминги, рабы. Поверьте, птенцы очень голодны. И у них острые клювы. — Он отхлебнул из фарфорового наперстка. — Я ассистирую моим друзьям. Слежу, чтобы перевоплощение проходило гладко.

— И как успехи? — Сытый, Адамов был способен на сарказм.

— Мутант… — вздохнул его собеседник. — Шило в заднице.

— Я видел его ночью. — Адамова передернуло. — Он сиял.

— Птенцы будут в бешенстве, — посетовал Леффлер. — Я игнорировал тексты, касающиеся Солнечного Короля. Считал их поздними наслоениями, влиянием церковников.

— Солнечный Король? Как у «Битлов»?

— У «Битлов» и у нескольких монахов-доминиканцев шестнадцатого века.

— Но этот парнишка не похож на короля. Он похож на офисный планктон.

— Да, я тоже его недооценил. — Из голоса исчезла ирония. — Он портит статистику.

— Хорошо, — Адамов допил пиво, — а при чем тут я? Вы вон знаете наперед каждый его шаг.

— Далеко не каждый, а с тех пор, как он засиял, мне все сложнее за ним идти. И как раз вы, милый друг, должны были убить мутанта. Но вы… — Леффлер стиснул кулак, и чашка раскрошилась, как пустая скорлупа. — Сбежали.

Адамов невольно вздрогнул.

Глаза Леффлера (Кусаки) впились в переносицу (кусь-кусь).

— Я не якшался с птицами и лунной нечистью.

— Дурак, — прошипел Леффлер, — если по истечении семи ночей останется хотя бы один бодрствующий человек, Лунное Дитя не воцарится на живом троне. А ведь именно я отвечаю за полный переход в режим сна. И мой хозяин зол.

— Это, безусловно, печально, — промолвил Адамов, — но… Как вы сказали? «Хотя бы один бодрствующий»? А я?

— О вас поговорим отдельно. Будут избранные. Новые люди, сосуществующие вместе с птенцами Лунного Дитяти, путешествующие между Луной и Землей.

— Простите, мне сложно…

Длинная рука метнулась к Адамову — он не успел и пискнуть. Пальцы окольцевали кисть. Адамов затрясся, будто смертник на электрическом стуле. Через секунду Леффлер ослабил хватку. Адамов прижал ладони к вискам. Его глаза выпучились, лоб блестел от пота.

— Я видел, — прошептал он, — огромный лайнер. Десятки палуб, девушки в бассейнах.

— Некоторым нет и пятнадцати, — заметил Леффлер. Он снова усмехался.

— И я, — отрывисто произнес Адамов, — на капитанском мостике, над всем этим…

— Как и полагается капитану.

— Когда? — Подмывало вцепиться в лацканы леффлеровского пиджака, но Адамов одумался. — Когда?

— По прошествии двух ночей. Если мутант будет мертв, а его мозги съедены.

Адамов достал из тарелки кусок крольчатины и сунул в рот.

— Будут, — заверил он.

6.2

В пятидесяти километрах от Праги «Ленд Крузер» свернул направо. Покатил вдоль скучного бетонного забора. Млада-Болеслав — население сорок тысяч с копейками. Завод «Шкода» превратил городок в центр автомобильной промышленности. А еще здесь появилась одна из первых чешских типографий. Сюда Соловьев и Туранцев приезжали в июле, решая издательские вопросы.

«Неужели, — подумал Корней, изучая пустынную улицу, — никто больше не откроет книгу?»

Покинуть озеро ему удалось в одиннадцать утра. Под выдуманным предлогом отправил Филипа в дом, прихватил автомат с пятью патронами и угнал машину. Он искренне надеялся, что старший товарищ поймет, прочитав записку.

На языке вертелись дешевые и слащавые цитаты из фильмов, вроде: «Это моя война».

Но война-то была не его. Просто мир за окнами автомобиля погряз во тьме, а у Корнея — так получилось — имелась лампочка. И нужно было проверить, насколько ярко она светит.

«Он боится тебя, — сказала о Песочном человеке мама, — умирает от страха».

Пускай боится. Корней стиснул рулевое колесо так, что костяшки побелели.

Новый день принес новости — хорошие или нет, сложно было определить.

Из трех уснувших в лагере проснулся один Корней.

Оксана и Камила все так же мирно посапывали. Глазные яблоки жили своей жизнью под веками.

Мешать им не стали — после трех бессонных ночей организму требовался отдых. Но за завтраком Филип спросил:

— А они вообще проснутся?

Невидимые сколопендры пробрались под рубашку, защекотали гадкими лапками.

Нет, они не просыпались. Корней силой разлеплял Оксане глаза, шлепал по щекам мокрыми ладонями, брал ее на руки, тряс. Женщины их крошечного отряда пребывали в глубочайшем трансе. Свет победил лунатизм, но не заразу беспробудного сна.

Филип говорил о семи днях полнолуния. Он загибал пальцы.

Первый — до встречи с Сектантом из трамвайного храма.

Второй — свидание, Петршинский холм, сомнамбулический приступ Оксаны.

Третий — перед Часом Икс.

Четвертый — день апокалипсиса.

Пятый — паром и дача.

Сегодня — шестой. И согласно теории, послезавтра человечество проснется, соскоблит кровь с ножей и топоров, продолжит жить как ни в чем не бывало.

Ну а что, если луна пойдет на убыль, но кошмар не завершится? Или, что еще страшнее, вернется со следующим полнолунием? Об этом они не подумали.

Филип был тверд: надо оставаться на даче и охранять спящих.

«Летна… Песочный человек… боится тебя».

Он задавался вопросами: уехать с озера — его личный выбор? Украсть машину, оставив друзей без транспорта, — его решение? Или то, что поселилось в нем ночью, погоняло, руководило? Тряпичная кукла с пятерней кукловода в заднице… Марионетка… А два противных бога-шахматиста перемещают фигуры, без разбора жертвуя пешками.

Мышцы зудели. Так юнец, познавший прелесть онанизма, хочет снова и снова ублажать себя. Он жаждал делать свет. Прекрасный свет, для которого он и был рожден.

«Кто тебе такое сказал, Корь?»

Он нервно покосился в зеркало, опасаясь обнаружить за плечом призрака.

«Кто внушил тебе это за одну ночь? Тот, кто притворялся твоей мамой в лабиринте? Ты возомнил себя мессией? Примерял роль Спасителя?»

«Но я исцелил Оксану. Исцелю и других».

«Ты, Корь, пацан из Днепра, не из Назарета. Твоя смелость помогла тебе уберечь шкуру. А теперь — сиди тише воды, ниже травы со своей исцеленной (или нет?) подружкой, с двумя стариками, в которых ты пытаешься видеть своих идеальных родителей, — сиди там и не рискуй».