Александр Варго - В моей смерти прошу винить… (сборник)
Милиционер показал пакет с окровавленными портняжными ножницами.
– Я так и думал, но склонялся больше в сторону садовых.
– Судя по всему, он убил девушку, а потом и себя порешил.
– Подробный отчет…
– Я понял. А откуда вы узнали, что у него белая горячка?
– А это, молодой человек, скорее из личных наблюдений. Посмотрите на его лицо. Отечность, цвет кожи, вылезшие капилляры на носу и щеках. Внешние признаки алкоголика. То есть ничего общего с жертвой.
– Но он же мог и по пьянке ее убить.
– Я же говорю, из личных наблюдений. Посмотрите на соседнюю дверь, квартира явно принадлежит… Кстати, советую проверить ее. Возможно, в ней жил наш герой. – Медэксперт замолчал. – Алкоголик во время белой горячки чувствует себя незащищенным, подвержен панике. У него пропадает сон, и ему все время кажется, что его преследуют и хотят убить. Зрительные и слуховые галлюцинации – неотъемлемые части этой болезни. Алкоголику мерещатся маленькие существа…
– И люди? – спросил милиционер и показал на подъезд дома напротив. Там стояли три карлика в абсолютно одинаковых ковбойских шляпах.
– И люди. И даже мифические персонажи. Я даже не удивлюсь, если выяснится, что он спасал девушку.
Я боюсь
Яркий круг луны повис над погостом. Кресты и памятники отбрасывали мрачные тени. Ветерок игрался с фантиком, небрежно оброненным ребенком. Ночь после «родительского дня» была особенно тихой, будто кладбище отдыхало от дневного наплыва посетителей.
– Маша, я боюсь, – все время хныкала маленькая белокурая девочка, пока они пробирались между могилами к дороге в деревню.
– Да не хнычь ты! – одернула сестру девочка постарше. – Мне и самой страшно.
Они прошли через ворота, остановились и двинулись вниз по дороге.
– Маша, Машенька, может, давай спрячемся где-нибудь?
– Не говори глупостей, Ирина! – строго, уж очень по-взрослому сказала Маша и крепче сжала ладошку сестры. – Мы уже почти пришли.
Они прошли по небольшому мостику над пахнущим тиной ручьем. Камыши зашумели в метре от них. Маша вскрикнула, чем нагнала на младшую сестренку еще больше ужаса. Кто-то или что-то громко плюхнулось в воду. Ира закрыла рот свободной ладошкой и посмотрела на отражение луны, извивающееся в грязной воде. Маша дернула ее за руку и поволокла по полю.
– Маша, кто это был?
Лягушка или рыба, да хоть черт с рогами, какая теперь разница?! Несмотря на страх, сковывающий ее движения, Маша спешила домой. И ее никто не остановит, ни собственный страх, ни хныканье сестры, ни уж тем более какие-то там вымышленные черти.
– Лягушка, – ответила она.
Где-то завыла собака. Потом еще одна.
– Машенька, миленькая, ну давай больше никуда не пойдем, – начала умолять Ира.
– Ты что, хочешь остаться здесь, в поле? – Маша не без удовольствия заметила, что сестра передумала. Помолчала, а потом добавила (ну, чтоб наверняка): – Или ты хочешь, чтобы нас съели волки? – Она показала на лес за погостом.
– Нет. – Ира всхлипнула и вцепилась в Машу обеими руками. – Машенька, пойдем быстрей, а?
Собаки завыли с утроенной силой. Близость деревни почему-то не успокаивала девочек. Они подошли к дому Седельниковых. Покосившаяся изба проводила их угрюмым взглядом пустых окон-глазниц. Хозяева умерли года три назад, оставив дом доживать за себя. Выпили и угорели. Забыли открыть заслонку. Маше было четырнадцать, и поэтому она знала о «подобных вещах», как говорила ее подруга Нелька, все. «Подобные вещи» происходили часто. Удивительно, что их деревня еще не вымерла вся.
Маша еще раз посмотрела на дом Седельниковых. Мертвее мертвого (так тоже иногда выражалась Нелька). Маша посмотрела вдаль. Луна щедро поливала крыши домов, дорогу, едва пригодную для передвижения. Деревня в лунном свете выглядела не намного привлекательней кладбища. А дом Седельниковых был жутким склепом, в котором могли водиться…
– Ты думаешь, они дома? – вдруг спросила Ира.
Маша остановилась и округлила глаза.
– Мама с папой, – пояснила девочка.
Маша выдохнула:
– А где им еще быть?
– Ну, не знаю. Раз уж они нас забыли…
– Они нас не забыли! – закричала Маша, но когда увидела слезы, набухающие в уголках глаз младшей сестры, опомнилась, обняла ее и тихо заговорила: – Ирочка, они нас не забыли. Это мы заигрались и не заметили…
– Я боюсь, – просто сказала Ира и заплакала.
Ее безмолвный плач рвал сердце Маши. Боль нарастала в груди, будто кто-то невидимый пробрался к ней внутрь и жевал ее, потом поднялся изжеванным комком к горлу и грозил вырваться наружу слезами. И у нее вряд ли получится так тихо, по-взрослому, плакать и идти вперед, как у семилетней сестры. Маше хотелось упасть прямо здесь на грунтовой дороге и забиться в истерике. От обиды на родителей, от страха, окутавшего ее, словно саван.
«Я боюсь, я боюсь, – вдруг начала вторить Ире Маша, но не вслух, а там, где ее никто не услышит, где-то у себя в голове. – Я боюсь».
Причина ее страха была особенной, ничего общего с опасностью быть съеденными волками, собаками или чертями. Она боялась, что родители…
– Они нас ждут! – вскрикнула Ира и потянула за собой Машу.
Они вбежали на крыльцо. Дверь оказалась открытой. Маша остановилась и не выпустила руки сестры.
– Маша, ну ты чего? Они же нас ждут.
Маша не могла объяснить, но ее что-то тревожило. Вместо объяснений ей хотелось закричать во все горло:
– Я боюсь!
Она едва сдержалась от воплей и шагнула в темные сени первой. Маша ничего не видела, она знала. Три шага вперед, один шаг влево – ведро, два шага от него – скамейка со всяким хламом, пять шагов вдоль нее, и вот она – дверь. Этот путь был не самым коротким, но самым безопасным. Так девочка научилась сама и научила Иру бесшумно пробираться в дом, не разбудив родителей.
Маша дрожала всем телом, но шла вперед, ведя за собой сестру. Она очень переживала, что вдруг затрясутся руки и выдадут ее страх. У входа в кухню остановилась, перевела дыхание и открыла дверь.
– Машенька, что там? – спросила Ира и попыталась выйти из-за спины сестры.
– Ничего, – ответила Маша и посмотрела на сидевшую за столом мать.
– Кто здесь? – Женщина подняла помутневший взгляд от стола и зафиксировала его на входной двери.
В сенях загремело ведро, упала лавка. В кухню вошел отец, посмотрел на девочек, но, не найдя там ничего интересного, перевел взгляд на жену.
– Что сидишь, сука? – Гнусавый голос отца заставил сморщиться Машу.
– Принес? – вопросом на вопрос ответила женщина.
– Принес, – кивнул отец и достал из-за пояса две бутылки. Маша от двери не видела этикеток, но была уверена, что это водка.
– Маша, что там? – Ира все-таки выглянула из-за сестры.
– Они действительно нас забыли, – ответила Маша. – Пошли спать.
Вопль отца заставил их вздрогнуть:
– Не кури здесь!
Девочки обернулись.
– Сука, девок спалила и нас хочешь?!
Маша впервые за ночь отпустила руку Иры и подошла к столу. Родители орали друг на друга, но она их не слышала. Она слышала треск. Так трещит костер. Запах дыма был повсюду. Маша осмотрела кухню. Языки пламени лизали деревянные стены.
– Мама, – прошептала Маша, – мама, проснись.
Мать тогда была пьяна.
– Мама, проснись, мы горим!
Женщина открыла сначала один глаз. Маша дернула маму за рукав. Второй глаз смотрел на нее сквозь узкую щелку.
– Мы горим! – кричала девочка. За ее спиной, как и сейчас, стояла Ира и все время хныкала:
– Я боюсь, Машенька, я боюсь.
Женщина в грязном халате на голом теле подскочила и забегала по дому. Жар становился все невыносимей, как и хныканье младшей сестренки:
– Я боюсь, я боюсь, я боюсь.
– Мама, надо уходить, – подсказала Маша.
Женщина кивнула, схватила со стола недопитую бутылку водки и выбежала из дома.
«Они нас забыли, – снова подумала Маша. – Как и в тот день, когда…»
Наверное, мама сильно хлопнула дверью. Когда девочки подбежали к выходу, горящая балка упала к их ногам.
– Маша, они что, нас не видят? – Ира подошла к сестре.
– Они нас никогда и не видели, – произнесла Маша и подбежала к столу. Схватила бутылку и бросила на пол. – Хватит!
Она с удовольствием смотрела на ошарашенных родителей. Отец крестился, мать что-то шептала. Маша взяла стул и со всей силой опустила его на стол. Мать отскочила и упала на пол. Девочка успокоилась и посмотрела на младшую сестру.
– Машенька, зачем ты так? Я ведь боюсь. – На глазах Иры начали проступать слезы.
«Чтобы помнили и никогда не забывали», – хотела крикнуть Маша (все-таки злость не прошла), но ее остановили слезы. Она подошла к Ире и обняла ее.
– Не бойся, сестричка, – произнесла она, всхлипнув. – Нам теперь бояться нечего.
– Мама с папой нас так и не увидят? – Девочка тоже всхлипнула.
Маша обернулась и зло посмотрела на родителей.
«Нет, не увидят». – Она не была уверена, вспомнят ли они их имена еще через год.
