Дино Динаев - Собака Кантерсельфа
– Ах ты, щенок! А ну вали отсюда!
Рома схватил со стойки бокал, и некоторое время Сафа сомневался, запустит он его или нет. Бармен посуду пожалел, вместо этого налил пива и залпом осушил.
– Успокоился? – примиряюще спросил Сафа.
– Успокоишься тут. Ехал бы по-хорошему.
– Мне не на чем ехать, я свою ласточку вдребезги разбил.
– Да ну! И как же ты теперь жить будешь?
Сафа пожал плечами, Рома подумал и налил ему пива.
– Бесплатно!
– Ну, для тебя это подвиг.
– Все оскорбить норовишь?
– Кто бы говорил? Сам меня стукачом обозвал.
Они помолчали.
– Ему кто-то позвонил, – сказал вдруг Рома, и Сафа сразу и не понял о ком идет речь. – Жеке кто-то позвонил перед тем, как его убили.
– Кто ему мог позвонить? У него и знакомых больше в Алге не было. Он сотовый держал только для работы. Там номера наши только были: мой, Чемоданова и Живолупа. Мы сведениями обменивались о клиентах, чтобы не пересекаться.
– А я говорю, позвонил! – опять начал горячиться Рома. – Только раздался звонок, а тот упырь, что на твоем месте сидел, достал пушку и давай шмалять.
– Кто позвонил, не слышал? Может, он его как-то называл?
– Никак не называл. Потому что тот, который звонил, не дозвонился. Жека еще говорит "Алле! Алле!", а ему, судя по всему, никто не ответил, потому что он трубу на стол потом швырнул. Я думаю, может, этот живодер укуренный был, и ему только повод нужен был. Ведь он стал всех подряд мочить.
Сафа сомневался насчет последнего утверждения, но высказать сомнение не успел, подошедший Живолуп сказал, что надо поговорить и указал на дверь туалета. Перед разговором бывший боксер всех оттуда выгнал. Сафа, глядя на мощную спину Живолупа, подумал с надеждой, что если у него есть такие друзья, то, стало быть, не все еще потеряно.
Живолуп сотворил невозможную вещь, он улыбнулся.
– Что ты там у Ромы выспрашивал? – поинтересовался он.
– Ничего особенного. Про Жеку,- беспечно махнул Сафа рукой и в следующую секунду был прижат к стене.
Он дернулся, но это не Рома, легче было бульдозер оттолкнуть.
– Повторяю, что ты там вынюхивал, легавый?
– Ты что с ума сошел? Пусти!
В глаза плеснули чем-то ослепительно белым, лишь потом Сафа услышал шум пощечины.
Подросток был прижат к стене мощным соперником так, что практически не мог пошевелиться, но, изловчившись, ткнул коленом в могучее бедро. Там находилась болевая точка, но Живолуп только ощерился, даже не став защищаться.
– Не дергайся, волчонок! Удавлю! – пригрозил верзила, поднеся к лицу подростка огромный просоленный кулак.
Ощутив бесполезность сопротивления, Сафа перестал елозить и сказал:
– Ты хоть после уборной его моешь? Он у тебя мочой пахнет.
– Борзый волчонок! Хочешь, я заставлю тебя его облизать?
– Не боишься, что я тебе пальцы отгрызу?
В глаза опять полыхнуло белым. Сквозь звон в ушах запоздало пробился шум второй пощечины.
– Ну что наелся? – поинтересовался Живолуп. – Я могу еще.
– Я шепну пару слов своим друзьям, и тебя не станет, – попытался Сафа блефовать.
– Не бери на понт, легавый. Какие у тебя могут быть друзья? Все твои друзья на вахте гниют.
– Так ты знал? – изумился Сафа.
– Это ты только всех за дураков считаешь. Мы тоже кое-что можем. Так что тебе от Ромы надо было? Кто тебя подослал?
– Никто меня не подсылал. Я хотел узнать, как убили Жеку, только и всего.
– Ну и что Рома тебе сказал? Давай выкладывай.
– Сам можешь спросить, – брякнул Сафа, но, видя демонстративно отводимую для удара руку, поправился. – Сказал, что звонили ему. Непосредственно перед стрельбой. Ошиблись, наверное, потому что когда Жека трубку взял, ему не ответили. А что это тебя так интересует?
Не рад был, что спросил. Глаза Живолупа сузились в две щелки.
– Сделаем так, урюк алгинский, – угрожающе произнес он. – Ты забудешь все то, что тут услышал. И вообще забудешь про Жеку и нас с Чемодановым, что были такие.
Чтобы я тебя больше в "Зубах" не видел. Иначе.
Он сунул кулачище над головой Сафы, вдребезги разбивая чудом уцелевшую плитку.
В один момент Сафа остался без работы, друзей и даже бара, где ему могли налить бесплатную кружечку. Впервые он подумал о вахте, как о единственно возможном выходе, и его взял злость.
– Врете, думали, сломали? – вскричал он. – Не буду как Колька! Не буду, не сдамся!
Ему чудилось, что кто-то подглядывает за ним, орущим на пустынной улице, подспудно прикидывая, что бы такое еще выкинуть, чтобы сломать его до конца.
15.
Костя Зубов сидел за рулем шикарного "Джипа-спилера", одетый в тысячедолларовый костюм от Труссаче и ботинки из кожи южноафриканского маймула за две тысячи, и остро переживал свою никчемность. Братва его не признавала, и посылала его подальше. Если бы не дядя Едавкин, Зуб давно бы шестерил на самом нижайшем уровне.
Тот же дядя вставил ему по первое число, когда он вернулся из Волосатовки. Как он орал на него, а качки Чегодаев и Остудин сидели и ухмылялись. Дело происходило в одном из кабинетов в "Мадрасе", и сытые рожи качков лоснились от удовольствия. Еще немного и оба кончили бы прямо в кабинете. Падлы. Им бы постоять под дулом Прыг – скока. Да и не под дулом, просто посмотреть в его немигающие заросшие волосами глаза. Чтоб он им в кошмарном сне приснился.
Так нет же, этот кошмарный сон достался персонально ему, невезучему, никчемному, не признанному. Вдоволь наоравшись, уже наедине, Едавкин спросил спокойным тоном:
– Точно не ты их завалил? – услышав клятвенные заверения, вздохнул с облегчением.
– Знаешь, Костя, я ведь сразу на тебя подумал. И знаешь почему? Потому что ты, Константин, редкостный и пакостный козел. Я проклинаю тот день, когда послушал свою полоумную сестру и рекомендовал тебя Шерхану. С тобой одни проблемы, вернее, ты сам одна большая проблема. Если б ты не был мне родным племянником, я бы привязал тебе к ногам бетонный блок и утопил в море как котенка, честное слово.
После проникновенной речи Зубов долго напивался в баре.
– Что такой грустный? У тебя же верная жена сегодня приезжает? – подмигнул подошедший Чегодаев.
– Ты что-то сказал про мою жену, или мне послышалось? – Зубов старался произнести это грубо и по-мужски поставить качка на место, вышло пьяно и сопливо.
– Я всего лишь сказал, верная жена, ты что обиделся? Брось, Зуб, мы же в одной команде, – Чегодаев покровительственно похлопал его по плечу.
Зубов дернул плечом, куда там, лапа у мерзавца была тяжелая и вязкая, и у него случилась форменная истерика.
– Пусти, падла! Все Едавкину скажу, он тебя уроет! – орал он.
Чегодаев с подчеркнутым уважением поднял руки, но, уходя, сказал в самое ухо с таким жаром, что оно потом долго болело:
