Фрэнсис Вилсон - Прикосновение
— Ну, что? — спросила она, затаив дыхание.
— Все в порядке. Никаких опухолей в мозгу не обнаружено.
Сильвия, не раздумывая, бросилась Алану на шею.
— Боже, как я рада!
На объятия Алан ответил не менее горячими объятиями.
— Давайте отпразднуем это радостное событие.
Он достал из кармана кассету и передал ее Ба. Салон автомобиля заполнили звуки красивой мелодии.
— Боже мой! — засмеялась Сильвия. — Что это такое?
— Это песня «Я хохочу» в исполнении группы «Джестерс». Здорово, правда?
— Это ужасно! Не могу поверить, что вы любите такую музыку.
— Вы не любите старой музыки? Но ведь не все эти мелодии похожи друг на друга. Мне сказать Ба, чтобы он выключил магнитофон?
— Нет, — сказала Сильвия, положив руку ему на плечо. Ей очень хотелось прикоснуться к Алану. — Я люблю кое-какие старые песни, но слушать их все время…
— Но ведь то же самое можно сказать и об опере, и о Вивальди.
— Ваша правда!
— Давайте послушаем следующую песню, — сказал Алан. Он загорелся, как мальчишка.
— А это песня «Мэйбеллин» в исполнении группы «Как вас зовут?»! — попыталась угадать Сильвия.
— Да нет же! Чак Берри!
— Чак Берри! Боже! Я и не подозревала, что в наше время кто-то еще слушает его записи.
— Он лучше всех. «Битлз», «Роллинг Стоунз», «Бич Бойз» — всё они только подражали ему. Именно благодаря Чаку я понял, что такое рок-н-ролл.
Алан устроился в кресле поудобнее и откинул голову.
— Помню… дело было летом 55-го. Тогда за мной наблюдалось два увлечения: космические корабли и бруклинская группа «Доджерс». Летними ночами я любил слушать группу «Бамс», лежа в постели, но звуки радио не давали уснуть моему младшему брату. Однажды отец купил мне портативный японский приемник, разумеется, выполненный в виде ракеты. Вместо динамиков в него были встроены маленькие наушники. Громкость можно было регулировать, передвигая вверх-вниз кнопку, расположенную в носовой части «ракеты». И вот в одну из таких августовских ночей, пытаясь разыскать в эфире музыку группы «Бруклинские шалопаи», я наткнулся на эту странную музыку с гнусавыми басами и мужским голосом, который пел о том, как он гонял на «кадиллаке» и ухаживал за девушкой по имени Мэйбеллин. К этому времени я уже кое-что знал об Элвисе, но никогда еще не слышал его музыки. В те годы ребята моего возраста слушали ту же музыку, что и их родители. А мои родители любили музыку типа «Мистер Сэндмен», «Что это за пес в окне?», «Теннесси-вальс», «Плывет лодка с креветками» и тому подобное. Подобные вещи нисколько меня не трогали! Но эта! Эта музыка проникала мне прямо в душу. Это сумасшедшее соло на гитаре! Вот оно, слушайте!
Сильвия вслушалась. Да, действительно, это было нечто сумасшедшее. И сам Алан был таким же сумасшедшим. Она прямо-таки кожей ощущала исходящее от него напряжение.
— Да, так вот, я сидел в темноте, возбужденный звуками, доносящимися из крохотного наушника. Это было мое первое приобщение к ритмам рок-н-ролла. И в довершение всего диск-жокей — я потом узнал, что его зовут Алан Фрид, — выдал что-то вроде: «Это было так прекрасно, что я рискну запустить еще раз» — и он действительно так и сделал. Он, черт побери, дважды подряд проиграл одну и ту же мелодию.
Вот так я и стал поклонником этой музыки. Мне все еще нравились «Доджеры», но я уже держал приемник на волнах станции УИНС всю ночь напролет, делая перерыв только на коммерческие объявления, во время которых я проверял результаты спортивных игр. В то время как мои родители наивно полагали, что я слушаю в постели спортивные новости, я на самом деле слушал то, что некоторые называют «черной» музыкой.
«А я еще беспокоилась за его память!» — подумала Сильвия и покачала головой.
— Вы и вправду так любите эту музыку? — спросила она.
Алан кивнул.
— Она возвращает мне хорошее настроение. А в эти дни я особенно нуждаюсь в положительных эмоциях. Чего же мне искать еще? Ничего больше. Это именно то, что нужно. А вот песня «Флоренс» в исполнении Парагонов, — сказал Алан, лукаво усмехнувшись, и поглядел на Сильвию, подпевая в такт мелодии.
Вдруг Сильвия почувствовала невероятную близость к этому человеку и в тот же момент с какой-то причудливо-сладостной болью поняла, что очень сильно любит его, но он никогда ей не будет принадлежать.
Глава 25
Алан
— Что ты делаешь? — спросил Алан, входя в спальню. Он собирался сообщить Джинни о результатах обследования.
Та даже не подняла на него глаза.
— Я полагаю, что все и так ясно.
Все, действительно, и так было ясно. Она вынимала из ящика комода свои платья и укладывала их в выстроенные на кровати чемоданы.
— Куда мы собираемся? — спросил Алан, почувствовав неприятное жжение в желудке, уже догадываясь, что «мы» здесь совершенно ни при чем; и тем не менее он употребил именно это местоимение. В комнату доносился шум дождевых капель, стучавших по карнизам. Алан ждал ответа.
— Во Флориду. И еду я одна. Мне… нужно побыть некоторое время одной. Я должна о многом подумать, Алан.
— Подумать о нас?
Джинни вздохнула и кивнула:
— Да. О нас. О том, что от нас осталось.
Алан сделал шаг в ее сторону, но она остановила его движением руки.
— Не надо! Пожалуйста, не надо. Я просто хочу побыть одна. Я больше не в состоянии выносить всю эту кутерьму.
— Все образуется, Джинни. Я уверен в этом.
— Ты думаешь? — криво улыбнулась она, швырнув пару брюк в большой чемодан. — А кто же сделает так, что все образуется? Уж не ты ли? Ты, который валял дурака перед Советом попечителей? Ты, потерявший все свои привилегии в больнице! Ты, не способный даже появиться в своем собственном кабинете из-за всех этих сумасшедших! Единственное, что ты делаешь, — совещаешься с Тони насчет того, что еще предпринять, чтобы потерять окончательно свои права на врачебную практику!
— Джинни…
— С нами никто не желает больше иметь дела! — Ее голос становился все громче и визгливее. — Мы живем в абсолютной пустоте. Все наши друзья, когда я приглашаю их в гости, либо ссылаются на чрезмерную занятость, либо вообще не считают нужным сделать ответный звонок. Они думают, что я замужем за психом! И я не в силах с ними спорить!
— Благодарю тебя за доверие.
— И не только я! Возможно, Тони и на твоей стороне, но я уверена, что и он считает в глубине души тебя чокнутым.
— Это действительно так? — Алан вдруг рассердился: на Джинни и Тони — за то, что те не верят ему, и на себя — за то, что ждет того, чтобы люди поверили в такую фантастическую вещь, как его целительная сила, не наблюдая собственными глазами формы ее проявления.
