Николай Норд - Избранник Ада
Худые, мосластые ноги Клавки были серозного цвета, как у ощипанной удушенной курицы, которые переплетали бугристые ветви фиолетовых вен. Сами ноги начинались из костистой задницы, с бурыми просиженными пятнами на каждой половине, напоминавшие старое корье. Между этими деревянными половинами произрастала пилотка – извини, милый читатель, другого слова я к этому предмету мужского вожделения здесь подобрать не могу. И вовсе не потому, что лично я отрицательно отношусь к этому самому популярному человеческому органу – если конечно, он не принадлежит к представительнице какого-нибудь там шоу-бизнеса – просто в каждом правиле есть свои исключения, ведь и со старухой бывает проруха.
Конечно, непредвзятый читатель упрекнет меня в том, что я не слишком галантен в своей описательности, но ведь и другие органы человека могут быть разного качества, например, лицо может быть красивым, а может – и не очень. В данном случае – не очень: пилотка эта выпирала двумя сложенными вместе, синюшными губами сдохшей позавчера лошади – осклизлыми и поросшими коротким, редким, жестким волосом, словно запущенная небритость на лице, замерзшего в проруби и напрочь впаянного в прозрачный лед, китайца.
Я онемел от этого зрелища и пока собирался с мыслями, чтобы поделиться с Василием своими неизгладимыми впечатлениями, как в этот момент, в комнатке похолодало и откуда-то сверху, со стороны чердака или крыши дома, послышался некий дробный стук, похожий на перестук дятла о ствол дерева. Вася же, заслышав эти звуки, вдруг, изменился в лице и насторожился, подняв указательный палец кверху и ошалело вращая глазами.
– Что это там у тебя стучит? – спросил я. – Может, ворон Клавкин – Карла?
– Нет, это не он. Карла токмо трепаться может всякими словами, а стучаться благозвучно не научен. Ты, вот, лучше послушай, о чем стучат-то!
– А о чем?
– Да ты слушай внимательно…
Я прислушался, но ничего не понял, хотя сам по себе стук показался мне каким-то упорядоченным, вроде как в барабан бьют отрывок из некой мелодии или марша. И он повторился определенным, одним и тем же, образом несколько раз.
– Там стучат – «три пера»!
– Какие еще три пера?
– Морзянкой стучат, сечешь? Я же на флоте служил, понимаю!
– А кто стучит-то, Вася?!
– А кто его знает, может, даже, сам домовой! Он у нас тут по ночам, бывает, то половицами скрипит, то ставнями хлопает, а, вот, чтоб морзянкой – первый раз слышу!
Мы еще с минуту прислушивались, но все было тихо, и в этот момент откуда-то с потолка на Клавкину задницу упало несколько капель водицы, отчего та, спросонья, хрюкнула, крутнув задницей. Этот новое событие заставило Василия сразу забыть про свои «три пера», и он посмотрел на потолок, на котором набухала, готовая вот-вот сорваться, еще одна капля.
– Дождь пошел, что ли? – спросил я.
– Да нет нахрен никакого дождя, вон в окошко сам глянь, – почесал Василий затылок. – Да у меня и крыша недавно с ремонту, толью новой крыта, проконопачена, как надо. И в хорошую грозу-то не течет. Сам не пойму.
– Может, Карла нагадил?
В этот момент набухшая капля стала отрываться от потолка, и я подставил руку, поймав ее. Понюхал. Вроде, ничем не пахнет. Василий взял мою ладонь и слизнул с нее каплю. Пошевелив во рту языком, он сплюнул и изрек:
– Вода – как вода. Да хрен с ней, с водой энтой, потом крышу проверю еще разок, ты лучше-ка скажи, как тебе чувиха – ништяк!? – радушно развел морячок руки с елейной улыбкой. – Жопастенькая! Вот тебе мой достойный подарочек, брателло. Пользуйся!
Меня так всего перекособочило от этого неожиданного роскошного подарка, будто я раздавил зубами целый лимон:
– Ты что, совсем охренел, Вася!? Да с подзаборной свиньей из помойной лужи приятнее иметь дело, чем с этой твоей сранью. По-ользуйся! Пользуйся сам нахрен!
Василий был ошеломлен моим отказом не меньше, чем я его подарком. Он воззрился на меня так, словно увидел перед собой недалекого лодочника, который отказывается от предложенной ему бесплатно новой моторной лодки, взамен его старого, дырявого каяка. Он почесал на голове черную копну лоснящихся сальных волос, приводя свои мысли в порядок, и только потом согласился со мной:
– А, пожалуй, и попользуюсь…
Морпех приспустил свои штаны и вывалил оттуда свое достоинство, похожее формой и расцветкой на жирную личинку майского жука. Помяв его в ладони, он увеличил его до приличных размеров и привел в рабочее положение. Потом, обхватив Катьку за бедра, поставил ее на карачки, при этом голова тетки не изменила своего положения на подушке, оставаясь на ней все так же боком, но теперь только с извернутой шеей, будто ей открутили голову, что, впрочем, не повлияло на ее безмятежный сон. Затем Вася изловчился и резко, до упора, с чавкающим звуком, запихал свое приспособление в ее тощее тело, звонко шлепнув своими бедрами по Клавкиному заду. Он смачно при этом крякнул, оттянулся назад, чтобы повторить свой бронебойный прием, но тут тетка издала короткий и звонкий звук, похожий на кваканье болотной лягухи в свадебный сезон и свинтилась с Васиного болта. Она вскочила на ноги, очумело соображая: что тут и кто? При этом, почти бесцветные, глаза ее затравленно заметались, словно пойманные сачком две бабочки-капустницы. Потом, зажав рот рукой, Клавка мухой вылетела из дома, напоминая своими движениями бреющий полет кукурузника, ведомого пьяным, в муку, летчиком.
Мне стало от всего этого так омерзительно и дурно, что я выскочил во двор вслед за Клавкой, услышав вдогонку недоуменный возглас Василия:
– Вы чо все? Куда, куда вы все!?
Я забежал за угол дома, чтобы дохнуть свежего воздуха и предотвратить подкатывающую к горлу тошноту. В огороде увидел, стоящую в позе прачки и рыгающую Клавку, распугавшую разгуливавших там куриц. Появился и Василий, застегивающий на ходу ширинку.
– Чо не так-то, Колек?
– Да все путем, Вася, – успокоил я своего благодетеля, с трудом подавив тошноту. – Только мне уже пора. Наливай-ка мне козлячьей мочи, да я пошел.
– Щас-щас, пойдем в сарай, давай – посмотрим чо там, как дела.
Я поплелся в сарай вслед за морпехом. Там я обнаружил Чертика стоящего передними ногами в корыте по копыта в моче. Голова его, с закрытыми глазами, свесилась на грудь в сонной дреме. Тазик с пивом, стоявший перед его мордой, был пуст и вылизан досуха. Вася, ухватив козла снизу обеими руками, выпнул из-под него корыто. Поставив, по-прежнему, спящее животное на землю, он спросил меня озабоченно:
– Куда нальем мочи? В трехлитровую банку? Тут литра два свободно будет – хватит тебе на полив цветов.
– Нет, столько мочи мне ни к чему, Вася. Ты найди дома какую-нибудь небольшую баночку из-под лекарства, но только, чтобы она с хорошей пробкой была, чтоб не выливалась, туда налей.
