Иван Панкеев - Копья летящего тень
Все это стремительно приближалось, словно я стрелой летел к Мемфису; вот уже видны фигуры людей в богатых убранствах; внутри большого закрытого двора они мерно шествуют за священным черным быком Аписом, живым воплощением Пта, а оракул, зорко следящий за поведением почитаемого животного, готовится обнародовать свои предсказания.
Как ярко сверкает золотой диск, закрепленный между рогами быка! Я перевожу взгляд с него, этого слепящего диска-солнца на лица шествующих жрецов, медленно проплывающие, как в цветном, но немом кино, затем возвращаюсь к одному из них и буквально впиваюсь в него: знакомое! Где я его видел, где, где, где? — все быстрее и быстрее стучит в голове серебряный молоточек, и я понимаю, что если сейчас же не вспомню, то этот молоточек пробьет мой череп изнутри. Сжалившись надо мною, бритоголовый обладатель шкуры пантеры и золотого перстня с именем богини Мут приоткрыл дотоле опущенные, как во сне, веки, скользнул взглядом по толпе, в которой я оказался, но которой до сих пор не замечал, и на лбу моем мгновенно выступила испарина.
Еще миг, и взгляды наши сплелись, как сплетаются длинные лианы, которые можно только разрубить, но не разорвать. Защищаться было поздно — промелькнувшая искра уже превратилась в лазерный луч, по которому, как санки по чистому льду, устремилась в бездонные тоннели его зрачков моя внутренняя сущность, без которой я становился лишь оболочкой, живущей по привычке. С губ слетело едва слышное, благостное: «Ка…» Я почувствовал на плече чью-то ладонь.
— Уснул, что ли?! — тряс меня Анатолий. — Во-первых, все готово, пора «чокнуться», а, во-вторых, Маат рассказывает…
«Скоро и сам «чокнусь»», — через силу подумал я, пытаясь понять, о чем говорит темнокожая гостья.
— …Ка, — продолжала та глуховатым, как из подземелья голосом, — это жизненная сила человека. Когда человек умирает, Ка остается жить, сохраняя тот же облик.
— Как душа, на небе? — подал голос Алексей.
— Не обязательно, — ответила египтянка. — Ка — в переводе на ваш язык значит «двойник». Правда, есть еще Ба — «просветленный», Шуит — «тень», Рен — «имя». Все это — бессмертное, вечное Ка, живущее и рядом с богами, и среди людей. Оно может жить отдельно от человека, но может к нему и вернуться.
— Получается, что ваш бог позволяет людям оживать? — поинтересовался Володька, которому только уважение к Анатолию, приведшему египтянку, не позволяло сказать ей, что с точки зрения физики та говорит ерунду.
— Почему же — наш бог? — возразила так и не изменившая позы египтянка. — Бог един для всех религий и для всех людей равный. Не на картинах, понятно, ведь мы изображаем не бога, а всего лишь свое представление о нем.
— А мне казалось, что бог в самом человеке, а не вне его, — решил и я вставить слово с желанием не столько сказать что-то новое, сколько проследить за реакцией гостьи, — в том смысле, что вне существует некая вечная сила, условно называемая богом, но истинный бог — нравственная вера самого человека в эту силу.
Маат не реагировала, будто знала, что фраза была сказана специально для нее, и не хотела прикасаться к осторожно закинутому крючку. Зато тут же отреагировал физик Володька, уже успевший приложиться к рюмке и теперь спешно закусывающий:
— Ну, сокол ясный, это не дело: во что верю — то и бог. Я вот в физику верю, так что, получается, что мой бог — физика?
— Твоя физика, и ты вместе с ней — сами порождения той высшей силы, о которой Саша говорил, — встал на мою защиту Анатолий. — И вообще, тема серьезная, не за водкой ее мусолить. Тоже нашли время. Зачем собрались? Взаимовыгодно сплетничать. Вот и приступайте. Давай, Леш, ты врач, рассказывай, на что можно рассчитывать, не приведи господи, в твоем кооперативе.
Одним словом, получился обычный наш «субботник», на котором успели перемыть кости знакомым, выяснив, с кем из них теперь можно иметь дело, а кто просто болтун; обсудили предстоящую Володькину поездку в Америку, наказав ему обзавестись связями в тамошнем университете; вчерне обмозговали создание собственного многопрофильного кооператива, в котором мне выпадало сочинять документы, проспекты и вообще отвечать за литературную часть; успели даже прослушать завалявшуюся у Алексея кассету с «Пинк Флойдом» и выслушать шут-доклад о том, что «Илиаду» написал не Гомер, а другой древний грек, тоже слепой, и которого по совпадению тоже звали Гомером.
Египтянка из вежливости принимала ленивое участие в нашей болтовне, всем своим видом давая понять, что она не заброшена, что ей удобно, приятно и в меру интересно. Но я-то, следящий за каждым ее движением, видел, что она чего-то ждет. Перехватив мой взгляд, Анатолий истолковал его по-своему и, хлопнув себя по лбу, стал звонить жене, предупреждая, что придет не один, и чтобы гостье-коллеге приготовили комнату сына, который в это время познавал жизнь в студенческом строительном отряде.
Разошлись ближе к полуночи. Алексей, единственный среди нас холостяк, или, по его же выражению, бывший муж, остался мыть посуду. Химик с физиком продолжали свой бесконечный спор об архитектуре молекул, силах притяжения и отталкивания, связях, валентностях. Мне выпало идти по ночному городу рядом с египтянкой. Затянувшееся молчание начинало угнетать, и я спросил:
— Почему вы молчите, Маат, устали от нашей болтовни?
— Я молчу о тебе, — ответила она не сразу, почему-то обращаясь на «ты», и снова ушла в себя. Но когда мы отстали на достаточное расстояние от спорщиков, опять заговорила — размеренно, монотонно, без эмоций. Ее речь казалась похожей на плавно, с одной скоростью выползающую бумажную ленту.
— Ты помнишь шествие священного быка Аписа в мемфисском храме Пта, — сказала она, скорее утверждая, чем спрашивая.
— Да, — ответил я машинально, и тут же хотел возмутиться: мол, что за шутки, ничего я не помню, и не надо считать меня сумасшедшим.
— Помолчи, — так же ровно продолжала она, хотя я ничего еще и не сказал, — у нас мало времени; я нашла тебя не для того, чтобы потерять еще на четыре тысячи лет.
«Или психопатка, или нечистая сила», — подумал я, украдкой прикоснувшись к нательному крестику, и решил не перечить, рассудив, что уж лучше пусть она выговорится…
— Слушай внимательно, — словно демонстрировала она удивительную способность не менять голос ни в одном звуке, — до рассвета ты должен понять все, что услышишь, и поверить. Понять будет легче, чем поверить, но сумей преодолеть сомнения и смуту. Я пришла пробудить твою генную память, и она уже начала пробуждаться. Теперь я должна объяснить — зачем. Тогда, на торжественном шествии священного Аписа не ты и не я встретились взглядами, а наши архидревние пращуры. Оба они были не полными друг без друга: так бесполезны ключ без замка и замок без ключа. Мой род обладал способностью возвращаться в прошлое, вернее, видеть истинные события, как бы давно они ни случались. И пращур мой, жрец Нитагор, достиг в этом совершенства. Сила его была в том, что никто не мог сокрыть содеянное от его внутреннего взора. Тот, кто властен над прошлым — властен над многим; но кто предвидит будущее — властен над всем. Таким, самому ему неведомым, даром обладал твой пращур Хамрави. Нитагор раскрыл этот дар, и два скромных, держащихся в тени высоких особ советника стали на деле одними из могущественнейших людей не только в Мемфисе, но и во всем царстве, ибо без их слова не принималось ни одно важное решение. Ты не найдешь их имен на папирусах: слишком велика тайна. Но и слишком опасно быть ее источником. Когда стало ясно, что знания Нитагора многим угрожают, его отравили, оставив сиротами двух сыновей. Твоего же пращура, чтобы не смог помешать злодейству, отправили в Саис, откуда он, зная об убийстве и не в силах предотвратить его, бежал в Сирию.
