Наталья Иртенина - Белый крест
— Вы сударь, дурак и бездарь! — орал один.
— А вы, милостидарь, грошовый щелкопер и невежда! — парировал другой.
— Мошенник! Прихлебатель! Удод!
— Извольте тотчас же взять свои слова обратно, или я дам вам в рыло!
— Руки коротки у вас, сударь мой!
— Зато у вас язык длинен, как у гадюки!
— А-ах!
Не на шутку разыгравшийся тонкий, изящный Жорж рьяно, в исступлении размахивал блюдом направо и налево. С его стороны это, очевидно, был бессмысленный и беспощадный бунт, о котором предупреждал классик. Двое, испробовавшие блюда, уже лежали на столе и на полу. Три официанта наблюдали за борьбой страстей с видом арбитров, присуждающих очки.
Из- под стола между стульев выполз на карачках психоаналитик Залихватский, сбросил с плеча и рукава остатки мясного салата под морковным соусом и, не оглядываясь, дезертировал в уборную.
Мурманцев отставил кофе и пошел за ним следом, брезгливо обогнув безобразную свалку. Официанты, молча посоветовавшись взглядами, начали оттаскивать в сторону поверженных.
В уборной Филипп Кузьмич со стоном мочил холодной водой лоб — там вспухла большая шишка. Психоаналитик смотрел на себя в большое зеркало глазами, полными страдания и смятения. Увидев же позади себя вошедшего Мурманцева, на секунду застыл, а затем издал особо протяжный горький стон.
— Мое лицо! Что они сделали со мной! Вы видите, сударь! Теперь я не могу работать — лицо мой рабочий инструмент! Я не могу показываться в таком виде моим пациентам! Что они скажут!
— Не стоит преувеличивать, — сухо произнес Мурманцев. — Нет у вас никаких пациентов. Отвечайте, быстро и не раздумывая: что вы здесь делаете?
— Я… я… — Залихватский съежился и ссутулился в предчувствии новых неприятностей. — Я обедал здесь, сударь… А в чем, собственно, дело? — хамовато спросил он, решив, вероятно, что лучшая защита — нападение.
Мурманцев извлек из кармана и ткнул ему под нос удостоверение в раскрытом виде.
— Белая Гвардия? — порозовев, выдавил Залихватский. — Но я ничего противозаконного не совершил! Я лояльный подданный Его Величества!
— Тогда зачем оправдываться, если ничего не совершили?
Психоаналитик скосил глаза на дверь из уборной, оценивая шансы сбежать. Увы, их не было. Мурманцев своей широкой спиной и непримиримой позой перекрывал ему пути отхода.
— Вы меня арестуете? — спросил безнадежно Залихватский, совсем поникнув.
Мурманцев сделал шаг вперед. Психоаналитик прижался к стене возле зеркала.
— Я предупреждал, чтобы вы не попадались мне на глаза, — мрачным голосом произнес Мурманцев.
Залихватский растерянно моргнул раз, другой.
— Откуда же я мог знать, что вы здесь появитесь, суда… господин капитан, — с жалобной, заискивающей улыбкой промямлил он.
— Вы должны были предполагать это на основании того, что я живу в этом городе, — твердокаменно, с непроницаемым лицом сказал Мурманцев. — Как давно вы посещаете это кафе? Говорите только правду.
— Я всегда говорю только правду, — Залихватский попытался принять гордый вид, но у него не получилось. — Это кафе я посещаю всегда, когда приезжаю к моей родственнице, вдове судового промышленника Карзинкина.
Мурманцев достал бумажник и вынул фотографию арестованного Яковлева, сделанную в тюрьме.
— Этого человека видели здесь когда-нибудь?
Залихватский долго рассматривал снимок, моргая, потом кивнул.
— Безусловно, я видел его здесь. Но припомнить, когда…
— Это и не требуется.
Мурманцев удовлетворился ответом и убрал фото. Его предположение совершенно подтвердилось. Яковлева натравил на гильдмастера господин Еллер, тем же самым способом, каким подсунул следствию по делу об убийстве — в лице Мурманцева — тупиковый «японский след». Просто гений какой-то.
Тем не менее доказательств вины господина Еллера не было по-прежнему. Свидетельство почти что признанного сумасшедшим Касигавы и факт гениальной Мониной ловкости к делу не идут никак.
Мурманцев посмотрел на жмущегося у стены психоаналитика с яркими морковными кляксами и дорожками на светлом сюртуке.
— У вас есть два часа на то, чтобы убраться из города.
Глаза у Залихватского стали круглыми, обиженными и просящими.
— Что ж это… я не могу так… у меня обязательства… хотя бы два дня!..
Мурманцев был неумолим.
— Предпочитаете быть задержанным по подозрению в причастности к антигосударственному заговору?
Залихватский побелел и начал оседать.
— Сейчас вы выйдете отсюда и, не задерживаясь, отправитесь к вдове Карзинкиной укладывать чемоданы. А если я увижу, что вы заговорили с кем-то из присутствующих здесь господ…
Филипп Кузьмич перестал падать и энергично затряс головой.
— Ни с кем, — он приложил руку к сердцу, — никогда. Я лояльный подданный Его Величества, суд… господин капитан.
— Тем лучше. Идите.
Мурманцев освободил проход и вышел вслед за психоаналитиком, шествующим на деревянных ногах.
В зале трактира утихомиренные выпивохи залечивали раны. Разбушевавшегося Жоржа умотали чьим-то плащом, и теперь он сидел на стуле, как в смирительной рубашке, в недоумии хлопая глазами. Кто-то стонал, кто-то с помощью официанта соскребал с себя квашеную капусту. Аркадий бросил свои шпаги-вилки и стоял в стороне, вдумчиво созерцая арену побоища. На лице у него царило яростное вдохновение. Надо было полагать, что в результате на свет явится какая-нибудь героико-батальная поэма. Коломенский лежал на полу без сознания, и по лбу у него струилась кровь, а под глазом разливался этюд в багровых тонах. Видно, и ему досталось Жоржева блюда. Господин Без Имени торжествующе стоял над телом, нежными прикосновениями проверяя состояние своего пострадавшего от кручения носа. При этом произносил эпитафию:
— Вот так вот… Кто на нас с мечом… тот от меча и… А что ж… Я молчать не буду… Не могу молчать… Нельзя так… сударь ты мой разлюбезный…
Филипп Кузьмич и рад был бы предоставить кому-нибудь свои услуги психоаналитика, спасти от психологической травмы, но строгий наказ капитана Мурманцева не позволял. Поэтому он бочком, по стеночке пробрался к выходу, выхватил у гардеробщика свое пальтецо с плешивым воротником и ринулся наружу.
Мурманцев остался, размышляя о том, куда подевался господин Еллер. Потом подошел к гардеробщику и спросил.
— Господин Еллер изволили уйти. Очень чувствительная натура, сударь. Не любят они рукоприкладства, — объяснил пожилой слуга в военном френче без знаков различия.
Правдоподобно, но Мурманцева грызло сомнение и подозрение. Господин Еллер был не просто чувствительной натурой. Он обладал просто-таки сверхъестественным чутьем. А чутье на любую опасность у таких людей развито в высшей степени. Как бы не пришлось объявлять модного писателя в государственный розыск.
