Энн Райс - Вампир Арман
– Почему ты наделил Богоматерь слезой в уголке глаза, брат Андрей?
– Это Господь наделил ее слезой, – ответил другой монах. – Это же скорбящая мать. Только посмотри, как прекрасны складки ее плаща.
– Смотрите, маленький Христос! – воскликнул мой отец, и даже его лицо исполнилось почтения. – Бедный младенец Христос, его скоро ждет распятие, смерть на кресте. – Он понизил голос, ставший почти нежным.
– Какой талант, Андрей, смотрите же, посмотрите в глаза младенцу, посмотрите на его ручку, на большой палец, на маленькую ручку.
– Даже тебя озарил свет Господень, – сказал старец. – Даже такого жестокого глупца, как ты, брат Иван.
Монахи подошли ближе, вокруг меня сомкнулся круг. Отец протянул мне полную ладонь маленьких мерцающих камней.
– Для нимбов. Работай быстрее, Андрей, князь Михаил повелел нам ехать.
– Говорю тебе, это безумие, – мгновенно зажурчал хор голосов. Мой отец повернулся и поднял кулак.
Я поднял глаза, протянул руку к свежей, чистой деревянной доске. Мой лоб взмок от пота. Я продолжал работать.
Я сделал три иконы.
Я испытывал такое счастье, чистое, неподдельное счастье. Как приятно было согреться в нем, сознавать его, и я знал, хотя ничего и не говорил, что все устроил мой отец, мой отец, такой веселый, краснощекий и подавляющий, с широкими плечами и блестящим лицом, отец, которого я предположительно должен был ненавидеть.Скорбящая мать с младенцем, салфетка для ее слез и сам Христос. Усталый, с затуманенным взглядом, я откинулся назад. Там было невыносимо холодно. Хоть бы здесь разожгли огонь. А мою руку, левую руку свело от холода. Только правая рука была в порядке благодаря тому темпу, в котором я работал. Мне хотелось сунуть в рот пальцы левой руки, но это было неприлично, только не здесь, не в этот момент, когда все собрались ворковать над иконами.
– Шедевр. Творение Бога.
На меня снизошло ужасное чувство времени, чувство, что я нахожусь вдалеке от этой минуты, вдалеке от Печорской лавры, которой я дал обет посвятить свою жизнь, вдалеке от монахов, моей братии, вдалеке от моего кощунствующего, глупого отца, кто, несмотря на свое невежество, так мной гордился.
Из его глаз текли слезы.
– Мой сын, – сказал он. Он гордо сжал мое плечо. По-своему он был прекрасен, красивый сильный человек, который ничего не боялся, сам по себе князь среди своих лошадей, своих собак и своих сторонников, одним из которых был я, его сын.
– Оставь меня в покое, туполобая деревенщина, – сказал я. Я улыбнулся ему, чтобы еще больше разозлить. Он засмеялся. Он слишком радовался и слишком гордился, чтобы поддаться на провокацию.
– Смотрите, что сделал мой сын. – У него стал предательски глухой голос. Он чуть не плакал. И при этом не был даже пьян.
– Нерукотворные, – сказал монах.
– Естественно, нет, – загрохотал презрительный отцовский голос. – Просто нарисованные руками моего сына, вот и все.
Шелковистый голос произнес мне на ухо:
– Ты сам разместишь камни в нимбах, брат Андрей, или мне выполнить эту работу?
Вот и все было сделано – паста намазана, камни закреплены – пять камней для иконы Христа. В моей руке опять появилась кисть, чтобы пригладить коричневые волосы Христа, разделенные на пробор и убранные за уши, так что по обе стороны шеи виднелись только части прядей. В моей руке возникла игла, чтобы углубить и оттенить черные буквы в открытой книге, лежавшей в левой руке Христа. С доски, серьезный и строгий, глядел Господь Бог, под изгибом коричневых усов виднелся красный прямой рот.
– Пойдем, князь здесь, князь приехал. – За входом в лавру жестокими порывами валил снег. Монахи помогли мне надеть кожаные одежды, куртку из бараньей кожи. Они застегнули мне пояс. Приятно было снова вдохнуть запах этой кожи, вдохнуть свежий холодный воздух. Отец держал мой меч. Тяжелый, старый, он прибыл из его давней стычки с тевтонскими рыцарями в далеких восточных землях, драгоценные камни давно уже откололись от рукояти, но он оставался хорошим оружием, удобным боевым мечом.
В снежном тумане появилась фигура на коне. Это был сам князь Михаил в меховой шапке, в меховой шубе и перчатках, великий властелин, правивший Киевом за наших завоевателей, принадлежащих к римско-католической вере, которую мы не принимали, и нам позволили сохранить прежнюю религию. Он был разодет в иностранный бархат и золото, разряженная фигура, уместная при королевском литовском дворе, о котором ходили фантастические слухи. Как же он выносит Киев, разрушенный город?
Лошадь встала на дыбы. Мой отец подбежал к ней, чтобы схватить под уздцы, и пригрозил животному так же, как угрожал мне.
Икону для князя Федора быстро завернули в шерсть и отдали нести мне.Я положил руку на рукоять меча.
– Нет, ты не увезешь его на свое безбожное дело! – воскликнул старец.
– Князь Михаил, ваша светлость, наш могущественный правитель, велите этому безбожнику не забирать нашего Андрея.
Сквозь снег я рассмотрел лицо князя, правильное, сильное, с седыми бровями и бородой, с огромными синими глазами.
– Отпустите его, отец, – крикнул он монаху. – Мальчик охотится с отцом с четырех лет. Никто еще не приносил таких щедрых подарков к моему столу, да и к вашему, отец. Отпустите его.
Лошадь заплясала назад. Отец повис на поводьях. Князь Михаил сплюнул снег с губ.
Наших лошадей подвели ко входу, могучего отцовского жеребца с грациозно изогнутой шеей и мерина пониже, который был моим, пока я не попал в Печорскую лавру.
– Я вернусь, отец, – сказал я старцу. – Благословите меня. Что я могу сделать против своего доброго, мягкосердечного и бесконечно благочестивого отца, когда мне приказывает сам князь Михаил.
– Да заткни ты свой паршивый рот, – сказал мой отец. – Думаешь, мне хочется слушать это всю дорогу до замка князя Федора?
– Ты будешь слушать это всю дорогу в ад! – объявил старец. – Ты ведешь на смерть моего лучшего послушника.
– Послушника, послушника для дыры в земле! Ты забираешь руки, нарисовавшие все эти чудеса…
– Их нарисовал Господь, – ядовит прошептал я, – ты прекрасно это знаешь, отец. Будь добр, прекрати выставлять напоказ свое безбожие и воинственность.
Я сидел в седле. Икону стянули шерстяной тканью и привязали к моей груди.
– Я не верю, что мой брат Федор погиб! – сказал князь, пытаясь сдержать своего коня и поравняться с отцовским жеребцом. – Может быть, странники видели другие развалины, какой-то старый…
– Сейчас в степях ничто не выживает, – взмолился старец. – Князь, не забирайте Андрея. Не увозите его.
Монах побежал рядом с моим конем.
– Андрей, ты там ничего не найдешь, только дикую стелющуюся траву и деревья. Положи икону в ветвях дерева. Положи ее там на божью волю, чтобы татары, когда найдут ее, узнали его божественную силу. Положи ее там для язычников. И возвращайся домой.
