Лайон Де Камп - Врата времени
— И как же мы его назовем? — выдавил Давид, силясь улыбнуться.
Алиса отрешенно смотрела в окно автомобиля.
— Не будем с этим спешить. Тут следует действовать осмотрительно, чтобы выбрать исключительно подходящее имя. Кстати, не кури в машине. Дым прямо ему в лицо, — она произнесла все это будничным голосом, ровным и спокойным.
Давид поспешно выбросил в окно только что раскуренную сигарету.
— Извини, я такой невнимательный.
Младенец покоился на руках матери. Голубые глаза были широко распахнуты, а из маленького ротика доносилось мерное посапывание. Алиса вскользь взглянула на мальчика, и ее сильно передернуло.
— Ты продрогла?
— Да, что-то зябко. Подними окно, пожалуйста… дорогой.
Пора ужина. Давид приносит из детской ребенка и усаживает его на высокий стул, заботливо поправляя со всех сторон маленькие подушки.
— Он еще слишком мал, чтобы сидеть на этом стуле с нами за столом, — произносит женщина, пристально уставясь на свою вилку.
— Ничего страшного, дорогая, — беззаботно отмахивается муж. — Все нормально. Да и на службе дела пошли в гору. Если так и дальше пойдет, то в этом году вполне можно рассчитывать на пятнадцать тысяч, не меньше. Ты только взгляни на этого красавца! Ой, как расслюнявился однако.
Вытирая ребенку рот, он машинально отметил про себя, что Алиса даже не взглянула в сторону сына.
— Конечно, это не совсем приятное зрелище во время еды, но ты как мать могла бы проявить больше чуткости к собственному сыну.
Алиса моментально взвилась:
— Ты ничего не понимаешь! И как можно говорить такое в его присутствии?! Сказал бы мне позже…
— Что? Позже? — поразился Давид. — Ты бредишь, Алиса! — он вдруг пожалел, что не сдержался. — Хорошо. Давай не будем больше об этом, дорогая.
После трапезы она позволила ему отнести ребенка наверх. Вот именно — позволила! Вернувшись, он застал ее у радиоприемника. Музыка явно не интересовала молодую женщину, хотя глаза ее и были закрыты. Когда же Давид вошел, она вздрогнула и бросилась в его объятия, припав к нему в страстном поцелуе. Давид был буквально ошарашен такой переменой. Оказывается, с момента исчезновения ребенка из комнаты женщина мгновенно преобразилась на глазах. Словно обрела свободу!
— Я так благодарна тебе, — прошептала она. — Ты всегда остаешься верным себе и на тебя можно опереться в любую минуту.
Он ободряюще улыбнулся в ответ:
— Полно, дорогуша. Просто моя мать неустанно повторяла: “В твоей семье должно быть все превосходно!”
— Порой ты слишком усерден, милый, чем хотелось бы. Не обижайся, но я частенько мечтаю о тех временах, которые наступили для нас сразу после женитьбы. Никаких забот, никаких детей… — Она стиснула его руки. Ее лицо казалось неестественно белым. — Вспомни, Давид! Тогда в мире были только ты и я. Мы оберегали и заботились друг о дружке, а теперь мы полностью переключились на ребенка и защищаем лишь его, в то время, как сами остались совершенно безоружными перед ним! Ты понимаешь, что я хочу сказать? В больнице у меня было предостаточно времени, чтобы понять эту истину. Ведь мир так переполнен злобой…
— В самом деле?
— Я серьезно! Но правосудие защищает нас от нее. Но если бы не было его, то нас хранила бы только любовь. Вот я, например, не смогла бы сделать тебе чего-нибудь дурного, потому что ты защищен моею любовью. А наш ребенок? Он пока слишком мал, чтобы правильно осознавать любовь и ее законы. Когда-нибудь мы, может быть, и научим его этим понятиям, но до тех пор мы абсолютно уязвимы для ребенка.
— Постой, постой. Уязвимы для нашего мальчика? — Давид откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на жену.
— Конечно. Разве он понимает разницу между тем, что хорошо, а что плохо?
— Пока нет, но со временем, надеюсь, поймет.
— Но сейчас он такой маленький! Что для него мораль, совесть… — она не закончила фразы и быстро обернулась. — Что это за шорох?
Мужчина недоуменно озирается по сторонам.
— Тебе померещилось. Я лично ничего не слышал.
Но видя, как жена напряженно смотрит на дверь библиотеки, поспешно пересек комнату, открыл дверь и зажег в библиотеке свет.
— Здесь никого нет, дорогая. Ты переутомилась. Пойдем лучше спать.
Они гасят свет и в молчании поднимаются по лестнице.
— Бога ради, прости меня, пожалуйста, за все эти глупости. Я, видимо, просто перенервничала и устала, — говорит Алиса.
Давид согласно кивает. Она в замешательстве остановилась перед детской, но справившись с чувствами, резко распахнула дверь комнаты. Он видел, как супруга подошла к кроватке и склонилась над ней. Через какое-то мгновение она уже отпрянула в испуге, словно ее ударили по лицу.
— Давид!
Лейбер поспешно приблизился.
Лицо мальчика было налито кровью и мокрым от слез. Маленький ротик открывался и закрывался в бессильном крике. Глаза потемнели и стали аспидно-синими.
— Бедняга, — нахмурился Давид, — должно быть, долго проплакал.
— Плакал? — Алиса, чтобы не упасть, ухватилась за спинку кроватки. — Я ничего такого не слышала.
— Но ведь детская была закрыта!
— Так, может, от этого он так тяжело дышит, да и лицо мокрое не от слез, а потное и красное от тщетных усилий?
— Вздор. Просто он плакал в одиночестве в такой темной комнате. Пускай сегодня спит в нашей спальне. Если вдруг опять вздумает плакать, то мы окажемся рядом.
— Ты разбалуешь его, Давид.
Мужчина чувствовал на себе ее пристальный взгляд, пока переместил кроватку с сыном в их спальню. Он спокойно разделся и, присев на краешек постели, щелкнул пальцами от досады:
— Совсем вылетело из головы! В пятницу мне совершенно необходимо слетать в Чикаго.
— Только не это, — шепчет Алиса.
— Но я откладывал эту поездку уже два месяца кряду, и теперь просто необходимо лететь туда. Ничего не поделаешь — работа!
— Мне страшно оставаться одной.
— Ну, ну. Перестань. С пятницы у нас будет новая кухарка, и она будет здесь все время. Да и я постараюсь за несколько дней уладить все дела.
— Я боюсь. Не знаю чего, но мне что-то не по себе. Ты мне не веришь… похоже, что я медленно схожу с ума…
Она погасила свет и легла рядом с мужем. Ее чистое тело источало соблазнительный аромат женщины.
— Ну, если ты настаиваешь, — неуверенно промолвил Давид, — то я попробую остаться еще на несколько дней.
— Нет, поезжай, — вздохнула Алиса, — это для тебя важно, я же понимаю. Только у меня никак не выходит из головы то, что я тебе сообщила. Ребенок… Что защитит нас от него?
