Линкольн Чайлд - Огонь и сера
Он взглянул на Пендергаста – серебристые глаза агента ФБР светились решительностью.
– Вот она, Винсент, – связь, которую мы искали.
Д'Агоста вспомнил о человеке на кровати – тот лежал так тихо, что о нем почти забыли.
– Джон, можно мы заберем эти вещи?
– Для того я их и хранил.
– То есть? – удивился д'Агоста.
– Я храню вещи, которые они берегли, и передаю семьям.
– Кто это они?
– Те, кто умирает.
– И семьи приходят?
Вопрос повис в воздухе.
– У всех есть семьи, – промолвил наконец Джон.
Некоторые коробки прогнили и обесцветились так, будто пролежали здесь лет двадцать. Похоже, семьи хозяев не придут еще долго.
– Вы хорошо знали Бекманна?
– Он чурался всех. – Джон пошевелился.
– Его навещали?
– Нет.
Глядя на ломкие волосы хозяина комнаты, на слезящиеся глаза, д'Агоста подумал, что Джон прекрасно понимает близость конца.
Пендергаст взял маленькую коробку с вещами Бекманна под мышку и спросил:
– Мы можем что-нибудь для тебя сделать, Джон?
Тот покачал головой и отвернулся к стене.
Пендергаст и д'Агоста молча покинули комнату и спустились во двор. Прошли мимо пьяниц.
– Нашли, что искали? – спросил Джед.
– Да, – отозвался д'Агоста. – Спасибо.
Джед козырнул от брови, и д'Агоста ответил тем же.
– Что будет с вещами в комнате Джона, когда умрет он?
– Выбросят, – пожал плечами старик.
* * *– Вот это я называю – плодотворные поиски, – сказал Пендергаст, садясь в машину. – Теперь нам известно, что Ренье Бекманн жил в Италии примерно в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году и что он хорошо говорил на итальянском.
– Как вы вычислили? – изумился д'Агоста.
– По той самой фразе: «Кей Бискероу!». Это не имя. «Che bischero!» по-итальянски значит: «Что за придурок!» Флорентийский диалект. Все монеты в коробке – итальянские лиры, датированные тысяча девятьсот семьдесят четвертым и ранее. Я не совсем уверен, но фонтан на том снимке выполнен в стиле неоренессанса.
– И все – по одной маленькой коробке с вещами? – покачал головой д'Агоста.
– Порой громче всего говорят именно мелочи.
«Роллс» отъехал от тротуара и стал набирать скорость.
– Винсент, – попросил Пендергаст, – будьте добры, включите лэптоп. Посмотрим, какой свет на нашу историю прольет профессор Чарлз Ф. Понсонби-младший.
Глава 47
Пока Пендергаст вел машину, д'Агоста через мобильную связь вышел в Интернет и запустил поиск по Чарлзу Ф. Понсонби-младшему. Уже через несколько минут информации набралось даже больше, чем нужно. Начать хотя бы с того, что профессор Понсонби, оказывается, вел курс истории искусств в Принстоне и одновременно состоял в Союзе обеспокоенных ученых.
– Где-то я о нем слышал, – нахмурился Пендергаст. – Понсонби, кажется, специалист по итальянскому Возрождению. Наверняка он успел добиться звания заслуженного профессора и, к счастью, до сих преподает. Винсент, не поищете ли его резюме?
«Роллс» въехал на главную магистраль Нью-Джерси и, плавно повысив скорость, вписался в послеполуденное движение. Тем временем д'Агоста зачитывал список назначений, наград и публикаций. Перечислять пришлось долго; больше всего д'Агосту злило, что Пендергаст требовал читать вслух – слово в слово.
Д'Агоста закончил. Поблагодарив напарника, Пендергаст достал сотовый и позвонил в справочную. Получив нужный номер, набрал его и коротко переговорил.
– Понсонби примет нас, – сказал он, убирая телефон в карман. – Правда, без особого желания... Мы уже близко, Винсент. Фотография доказывает, что все четверо встречались. Теперь надо точно узнать, где они встретились и – самое главное – что же произошло во время той судьбоносной встречи, что связало их на всю жизнь.
Пендергаст поддал газу. Д'Агоста украдкой глянул на него – в азарте товарищ выглядел словно гончая, взявшая след.
Через девятнадцать минут «роллс» уже катил по Нассо-стрит. Слева проплывали старомодные магазинчики, а справа посреди ухоженных лужаек возвышались готические здания студенческих общежитий. Пендергаст аккуратно припарковался и, скормив счетчику монетку, кивнул толпе студентов, выпучивших глаза на «силвер-рейт» 59-го.
Со стоянки Пендергаст и д'Агоста направились к массивным железным воротам, через которые вышли к гигантскому фасаду Файерстоунской библиотеки, самой большой в мире библиотеки с открытыми стеллажами.
У стеклянных дверей их дожидался маленький человечек с сальной седой шевелюрой. Именно таким д'Агоста и представлял себе профессора Понсонби: суетливым, старомодно одетым педантом. Не хватало только вересковой курительной трубки.
– Профессор Понсонби? – обратился Пендергаст.
– А вы агент ФБР? – прогнусавил ученый, демонстративно взглянув на часы.
«Опоздали-то на три минуты», – подумал д'Агоста.
– Да. – Пендергаст пожал Понсонби руку.
– Вы не сказали, что с вами придет полицейский.
Д'Агосте очень не понравилось, как профессор произнес последнее слово.
– Разрешите представить: мой напарник, сержант Винсент д'Агоста.
Профессор с видимой неохотой пожал д'Агосте руку.
– Должен сразу предупредить, агент Пендергаст, мне не очень-то по душе эта встреча. Не пытайтесь меня запугать и выспрашивать о бывших студентах.
– Не стану. Где нам можно поговорить, профессор?
– Вон там, на скамейке. Я бы не хотел видеть агента ФБР и полицейского у себя в кабинете. Не возражаете?
– Не возражаем.
Твердым шагом профессор направился к скамейке и там, усевшись, закинул ногу на ногу. Пендергаст присел рядом, и для д'Агосты не осталось места, так что он встал напротив них, скрестив руки на груди.
Понсонби достал из кармана вересковую трубку, вытряхнул остатки табака и стал набивать ее заново.
«Вот теперь, – подумал д'Агоста, – он настоящий профессор».
– Вы, – начал Пендергаст, – случайно, не тот Чарлз Понсонби, который выиграл медаль Беренсона в области истории искусств?
– Он самый. – Профессор достал коробок спичек и прикурил, едва слышно зашипев табаком.
– И именно вы составили новый каталог работ Понторно с комментариями?
– Верно.
– Великолепная книга.
– Благодарю.
– Никогда не забуду «Кару Божью» в маленькой церкви, в Карминьяно. История искусств не знала отчета совершеннее. В вашей книге...
– Мистер Пендергаст, может, все-таки перейдем к сути дела?
Повисла пауза. Впервые обаяние Пендергаста потерпело неудачу. Понсонби явно не собирался обсуждать учебные дисциплины с ищейками.
– У вас некогда учился Ренье Бекманн...
– Вы упоминали об этом по телефону. Бекманн писал у меня дипломную работу.
– Тогда разрешите задать несколько вопросов?
– Почему бы вам не спросить самого Ренье Бекманна? Я не желаю становиться информатором ФБР.
Некоторые люди всеми фибрами души ненавидят государственный аппарат. Здесь даже лесть не поможет. Каждое их слово профессор будет парировать цитатой из законов о праве на частную жизнь и прочей ерундой.
– О, так вы не знали? – медовым голосом вкрадчиво произнес Пендергаст. – Мистер Бекманн скончался. Трагически.
Молчание.
– Нет, не знал... Как?
Сейчас бы закрыться Пендергасту, но вместо этого он подбросил еще один лакомый кусочек:
– Я только что с эксгумации... Впрочем, это не самая подходящая тема для беседы, особенно если учесть, что вы с Бекманном не были особенно близки.
– Кто бы ни сказал вам такое, он располагал неверными сведениями. Ренье был одним из моих лучших студентов.
– Как же получилось, что вы не знали о его смерти?
– Мы, – профессор поерзал, – потеряли связь, когда он вышел из стен университета.
– Жаль. Значит, вы не в состоянии нам помочь. – И Пендергаст сделал вид, что собирается встать.
– Он был блестящим студентом, одним из лучших. И... и очень разочаровал меня, сказав, что не хочет поступать в магистратуру. Его тянуло в Европу, в собственный образовательный тур – нечто вроде странствий, не имеющих под собой академической почвы. Я этого не одобрил. – Понсонби помолчал. – Могу я спросить, от чего он умер и зачем понадобилась эксгумация?
– Увы, эта информация доступна лишь семье мистера Бекманна или его друзьям.
– Поверьте, мы были очень близки, а когда расставались, я подарил ему книгу. За сорок лет преподавания я удостоил такой чести лишь пятерых или шестерых студентов.
– Это было в тысяча девятьсот семьдесят шестом году?
– Нет, в тысяча девятьсот семьдесят четвертом. – Довольный, что смог поправить, профессор вдруг посмотрел на Пендергаста, и взгляд его резко переменился. – Только не говорите, что его убили... Ведь его не убили?
