Кодзи Судзуки - Кольцо (другой перевод)
— Да это просто бред сивой кобылы. Я ж, как сейчас, на светофоре стоял, не ехал никуда. А он вдруг возьми да и грохнись. Сам по себе. Ну меня, понятно, сразу в свидетели, а это ж на страховке потом сказывается… И откуда он взялся на мою голову?
— А точную дату вы помните?
Кимура усмехнулся:
— Что, добычу почуяли? Ну ладно, ладно. В сентябре это было. То ли пятого, то ли четвертого, где-то так. Около одиннадцати ночи… — Кимура замолчал и в ту же секунду вспомнил все до мельчайших деталей: липкий, горячий воздух, машинное масло, медленно струящееся из-под упавшего мотоцикла. Черная струйка, извиваясь как живое существо, ползет к водостоку. Отразив на мгновение свет фар, масляные капельки исчезают в сточной канаве. Ни звука, ни шороха. Именно тогда, на мгновение, Кимуре отказали все органы чувств, а потом он увидел шлем на мостовой, на шлеме покоилась голова молодого человека. Кимура вспомнил мертвое испуганное лицо. Что же его так напугало?
Зажегся зеленый, Кимура нажал на газ. С заднего сиденья до него донесся звук торопливо бегущей по бумаге авторучки — Асакава записывал что-то в блокнот. Кимуру начало подташнивать. С чего бы это? Он, похоже, перестарался, вспоминая ту аварию. Слишком уж реальным, словно он снова очутился на месте происшествия, было его воспоминание. Сглотнув кислую слюну, Кимура справился с тошнотой.
— А что вызвало смерть? — спросил с заднего сиденья Асакава.
— Паралич сердца.
…паралич сердца? Неужели они и в протокол это записали? Вообще-то, в наше время словосочетание «паралич сердца» уже не используется…
— Надо будет проверить, какой диагноз поставил судмедэксперт, и дату тоже, наверное, придется перепроверить, — пробурчал Асакава себе под нос, старательно конспектируя.
— Соответственно, у него не было никаких телесных повреждений. Просто сердце остановилось, и все. Так, что ли?
— Ага. Так оно и есть. Мистика какая-то. Но самое непонятное… — Кимура сделал паузу.
— Ну?
— Просто наваждение… У покойника лицо было перекошенное, как будто он очень испугался чего-то…
У Асакавы сердце екнуло. Нет. Не может этого быть. Нет никакой связи. Простое совпадение, только и всего.
Они уже подъезжали к «Новому Ипподрому».
— У следующего светофора — налево, и я сойду.
После остановки машины задняя дверь автоматически открылась. Асакава, подавшись вперед, протянул водителю две тысячейеновые купюры и визитную карточку, представился:
— Асакава, корреспондент еженедельника N. Если у вас будет время, я бы хотел продолжить наш с вами сегодняшний разговор.
— Давайте продолжим, я с радостью, — действительно радостно проговорил Кимура.
— Ну, тогда я вам позвоню на днях.
— Сейчас я дам номер…
— Спасибо, не стоит. Я записал данные вашей компании — это ведь тут поблизости. — Асакава вышел из машины. Закрывая дверцу, он неожиданно засомневался. Правильней будет сказать — струсил. Струсил ни с того ни с сего. Может, лучше не соваться в эти мистические дебри? Один раз уже сунулся, а на ошибках, как известно, надо учиться. Но… «Это не про нас», — подумал Асакава, уж очень его заинтересовала авария на перекрестке, и, ясное дело, он не мог позволить себе молча пройти мимо этой информации. Придержав дверцу на полдороге, он заглянул в такси и спросил у водителя:
— Слушайте, а шлем он не пытался снять?
3Главный редактор Огури, выслушав до конца теорию Асакавы, нахмурился.
Огури вспомнил случай двухлетней давности. Тогда Асакава работал как одержимый сутки напролет. Он не отходил от компьютера, буквально прилип к клавиатуре, составляя подробное жизнеописание Сияющего Кагэямы — отца-основателя одной из многочисленных новых религий. В те дни в Асакаву словно бес вселился.
Он был не в себе. Настолько не в себе, что Огури чуть было не заставил его пойти к психоаналитику подлечиться.
И время для своего проекта Асакава выбрал неподходящее. Два года назад началась мода на оккультизм — настоящий бум, каких раньше не видывали. В крупные редакции хлынул поток писем и фотографий, все столы были завалены снимками «потусторонних сил» и другой подобного рода корреспонденцией. Чего только люди ни присылали: целые эпопеи о привидениях, фотоиллюстрации к этим эпопеям и прочую тематическую фальшивку. «Куда катится мир?» — грустно думал Огури. Как человеку самоуверенному, поднаторевшему в журналистской работе, ему казалось, что он уже давно разобрался в устройстве мира, однако объяснить это массовое умопомешательство он был не в силах.
Итак, количество обезумевших читателей достигло апогея. Не будет преувеличением сказать, что ежедневно после доставки почты редакция бывала попросту погребена под слоем пакетов и конвертов, таивших в себе очередные «откровения» и всякую оккультную дребедень.
Но, разумеется, эта волна захлестнула не только еженедельник N. Шквал прокатился по всем японским издательствам и изданиям. Все до единого информационные агентства пострадали от этого не поддающегося объяснению повального увлечения потусторонним.
Журналисты не пожалели ни времени, ни сил на специальное расследование и пришли к выводу, что, хотя практически вся корреспонденция была анонимной, мало кто из авторов написал больше одного послания. По самым приблизительным подсчетам получалось, что за тот период около десяти миллионов человек отправили каждый как минимум одно письмо в какую-нибудь газету. Десять миллионов! Журналистский мир содрогнулся.
В самих письмах не было ничего такого страшного — количество корреспонденции пугало гораздо больше, чем ее содержание. Только представьте себе, что каждый десятый человек написал письмо в какую-нибудь редакцию. При этом среди журналистов, а также среди их родственников и друзей, не было никого, кто бы стал рассылать по редакциям такой бред. Так что же, собственно говоря, произошло? Откуда взялись все эти письма?
Издатели и редакторы в течение долгих дней продолжали ломать над этим вопросом головы, а потом волна писем схлынула сама по себе. Все очень быстро вошло в привычную колею. После полугодового кошмара повседневная редакционная работа казалась сказкой. И писем про привидения больше не приходило. Ни разу.
Огури — главный редактор солидного еженедельника — по долгу службы был обязан выработать четкую программу действий. В его задачу входило объяснить своим подчиненным, что конкретно нужно делать, когда сталкиваешься с социальным феноменом такого рода. Огури выбрал стратегию последовательного игнорирования. Он склонен был думать, что весь сыр-бор разгорелся из-за очередной низкопробной статейки в одном из этих, пользуясь его выражением, «убогих» журнальчиков.
