Ричард Матесон - Существо
Но он не мог. Ему казалось, что пара невидимых когтистых лап вцепилась в грудь и выдрала все его внутренности. Ничего не осталось, только ледяная, скованная морозом дыра. И в эту дыру вонзался острый как бритва нож, каждый раз, когда он вспоминал, для чего они здесь.
Когда зазвучал крик, Мерв зажал руками уши с такой силой, что стало больно.
Казалось, он больше не может не слышать этот звук. Двери не закрыть достаточно плотно, окна как надо не заколотишь, да и стены слишком тонкие, крик всегда проникал сквозь них.
Может быть, дело было в том, что крик звучал у него в голове, где не было дверей, которые можно запереть, не было окон, которые можно закрыть, чтобы отгородиться от этого кошмарного звука. Да, наверное, это у него в голове. В таком случае понятно, почему он слышит крики даже во сне.
Когда все кончилось и Мерв понял, что существо ушло, он медленно добрел до кухни и открыл дверь. Затем, словно робот, понуждаемый безжалостными шестеренками, он подошел к календарю и обвел кружком дату. Воскресенье, двадцать второе августа.
Восьмой человек.
Карандаш выпал из ослабевших пальцев и покатился по линолеуму. Шестнадцать дней, по человеку каждые два дня, получается шестнадцать. Простой расчет. Только вот на деле все было не так просто.
Он метался по гостиной, входя и выходя из пятна света от лампы, оно будто покрывало его изможденное лицо маслом, которое стекало, как только он снова уходил в тень. Шестнадцать дней. Казалось, что прошло шестнадцать лет с тех пор, как он пошел в пустыню охотиться на зайцев. Неужели это было всего шестнадцать дней назад?
И он снова мысленно увидел ту сцену, воспоминания о ней не покидали его. Вот он бредет по залитым послеполуденным солнцем пескам, прижимая к бедру дробовик, медленно поворачивает голову, осматривается из-под полей шляпы.
Затем переваливает через гребень поросшей кустарником дюны и, охнув, останавливается. Глаза неотрывно смотрят на сферу, мерцающую, словно фонарь под водой. Сердце бьется неровно, все мышцы при этом зрелище свело судорогой.
Приблизившись, он оказался почти под самой сферой, алевшей в лучах заходящего солнца.
Возглас застрял в гортани, когда на поверхности шара возникло круглое жерло. Из жерла выплыло…
Он развернулся и побежал. Дыхание вырывалось со свистом, когда он бешено карабкался по подъему, увязая ногами в песке. Взобравшись на дюну, он помчался вниз длинными паническими прыжками, крепко зажатое в правой руке ружье больно колотило по ноге.
Потом над головой раздался звук, словно откуда-то вышел сжатый газ. Широко раскрытыми глазами он посмотрел через плечо. Испуганный вопль превратил лицо в гримасу ужаса.
В трех метрах над головой плыл светящийся шар.
Мерв ринулся вперед, высоко вскидывая на бегу ноги. Зловонный жар пыхнул в спину. Он снова поднял к небу полные страха глаза и увидел, что эта штука спускается к нему. В трех метрах над головой, в двух…
Мерв упал ничком на землю, развернулся, вскинул дробовик. Тишину пустыни разбил выстрел.
Придушенный крик вырвался из горла, когда дробинки отскочили от светящегося шара, словно камешки от резинового мяча. Перекатываясь на бок, он понял, что несколько из них впились в руку и плечо, и ружье выпало из потерявшей чувствительность ладони. Полтора метра, метр, жара обволакивала, из-за удушливой вони все вокруг плыло перед глазами.
Он взмахнул руками:
— Нет!
Как-то раз он случайно прыгнул в болото и завяз в горячем иле. Теперь он испытывал похожие ощущения, только на этот раз болото само прыгнуло на него. Крики заглохли, потонув в полупрозрачной оболочке, а руки и ноги накрепко засели в клейкой массе. Застывшие в испуге глаза видели перед собой мутный желатин, наполненный вращающимися блестками.
Ужас впивался в череп, он чувствовал, как жизнь медленно уходит от него.
Но он не умер.
Он вдохнул, и оказалось, что вдохнул воздух, пусть и наполненный жуткой вонью, от которой переворачивались кишки. Легкие трудились изо всех сил. После вдоха его вырвало.
А потом что-то вошло в его мозг.
Он пытался повернуться и закричать, но ничего не получилось. Ощущение было такое, словно по мозгу ползают ядовитые змеи, впиваясь зубами в материю его мыслей.
Змеи свивались кольцами и сжимались. «Я могу убить тебя прямо сейчас», — зазвучали жгучие, как кислота, слова. Мускулы лица напряглись, однако даже они не могли двигаться в зловонном клею.
А потом другие слова оформились и запылали, выжигая в мозгу нестираемые следы.
«Ты достанешь мне еду».
Он и теперь дрожал, стоя перед календарем и глядя на обведенные карандашом даты.
А что еще ему остается? Вопрос явился в его разум, словно жалкий проситель. Существо очистило его сознание. Он знал о своем доме, о заправке, о жене, о своем прошлом. Оно сказало ему, что делать, не оставив выбора. Он обязан исполнять приказ. А захотел бы кто-нибудь умереть вот так по собственному выбору, захотел бы? Не пообещал бы все на свете, лишь бы избавиться от подобного кошмара?
С угрюмым лицом и сотрясаемый дрожью он поднялся на ватных ногах по лестнице, к спальне, хотя понимал, что заснуть не удастся.
Повалившись на кровать, он скинул один башмак и уставился пустыми глазами в пол, на коврик, который так давно связала Элси.
Да, он согласился исполнять приказы существа. И оно сунуло ему глубоко под кожу крошечный жужжащий конус, освободиться от которого он мог только ценой своей жизни, разрезав собственную плоть.
После чего чудовищная жижа отрыгнула его на песок пустыни, и он лежал, онемевший и парализованный, пока существо медленно взмывало вверх. И слышал в голове последнее предупреждение…
«Через два дня…»
И началось. Бесконечный, доводящий до исступления ритуал: заточение невинных людей ради того, чтобы самому спастись от уготованной им участи.
И жутким, по-настоящему жутким было то, что он знал он будет делать это снова и снова. Он знал, что сделает все, лишь бы не подпустить тварь к себе. Даже если это означает, что женщине придется…
Он сжал губы. Глаза закрылись, и он сел на кровати, не в силах унять дрожь.
А что он станет делать, когда люди закончатся? Что он станет делать, если никто больше не заедет на заправку? Что он сделает, когда полиция начнет поиски одиннадцати пропавших?
Плечи дернулись, и тоскливое рыдание вырвалось из горла.
Прежде чем снова лечь, он сделал большой глоток из початой бутылки виски. Он лежал в темноте, сплошной натянутый нерв, замерший в ожидании, и маленькая теплая лужица в животе была не в силах прогнать холод и пустоту, поселившиеся внутри.
