Джонатан Келлерман - Голем в Голливуде
– Так точно, сэр.
– Вы, кажется, получали стипендию.
– Так точно, сэр.
– Глянем… Спортивная стипендия. Наверное, победили в пинг-понге.
– Нет, сэр.
– Университетский конкурс мудозвонов? Нет? За что же вам дали стипендию, детектив?
– За успехи в учебе, сэр.
– Эва!
– Так точно, сэр.
– Успехи… Хм. Видимо, кузен не достиг ваших высот.
– Не мне судить, сэр.
– Но почему вы получили, а он нет?
– Лучше спросить стипендиальный комитет, сэр.
– Успехи в учебе… Знаете, это еще паршивей, чем не получить стипендию. По мне, так хуже нет, если тебе что-то дали, а ты профукал. Это непростительно. Даже отсутствие силы воли – не оправдание.
Джейкоб смолчал.
– Доучились бы заочно. Типа общеобразовательной подготовки. В Гарварде дают такие сертификаты? Вы разузнайте.
– Разузнаю. Спасибо за подсказку.
– А пока что у нас с вами одинаковые дипломы. Университет штата Калифорния в Нортридже.
– Верно, сэр.
– Нет, не верно. В моем сказано: магистр. – Мендоса откинулся в кресле. – Ну что, переутомились, да?
Джейкоб напрягся:
– Не понимаю, с чего вы взяли, сэр?
– Потому что именно это я слышал.
– Можно узнать, от кого?
– Нельзя. Еще говорят, вы подумываете об отпуске.
Джейкоб не ответил.
– Даю шанс излить душу, – сказал Мендоса.
– Я воздержусь, сэр.
– Вымотались, что ли?
Джейкоб пожал плечами:
– Работа нервная.
– Спору нет, детектив. У меня целая свора притомившихся копов. Однако никто не помышляет об отпуске. А вы у нас как будто особенный.
– Я так не думаю, сэр.
– Черта с два, думаете.
– Как вам угодно, сэр.
– Ну вот, извольте. Вот об этой вашей манере я и говорю.
– Боюсь, я не понимаю, сэр.
– Вот опять. «Боюсь, я ля-ля-ля-ля-ля». Сколько вам лет, детектив?
– Тридцать один, сэр.
– Знаете, на кого вы похожи? На моего сына. Ему шестнадцать. А что такое шестнадцатилетний пацан? По сути, засранец. Высокомерный, упертый, сопливый засранец.
– Тонко подмечено, сэр.
– Вы хотели отпуск – вы его получили. – Мендоса потянулся к телефону. – Вас переводят.
– Куда?
– Я еще не решил. Куда-нибудь с офисными кабинками. Станете возражать?
Джейкоб не возразил. Кабинки – просто замечательно.
Вообще-то слово «переутомление» не годилось. Вернее было сказать – глубокая депрессия. Он исхудал. В изнеможении слонялся по квартире, ибо не мог уснуть, и все время путанно бормотал что-то слащавое и невразумительное.
Он хорошо знал внешние признаки недуга и умел их скрыть, прячась за штору отчужденности. Ни с кем не разговаривал, опасаясь, что в любую секунду его замкнет. Позволил зачахнуть немногим приятельствам. И постепенно стал вполне соответствовать характеристике Мендосы – выглядел снобом.
Труднее было скрыть незримую глухую тоску, что будила затемно, подсаживалась за обедом, превращая рамэн[4] в несъедобное и мерзкое червивое месиво, а вечером поправляла одеяло, усмешливо желая спокойной ночи. Она обнажала жестокую несправедливость жизни и нелепость его работы. Где уж ему справиться с мировым дисбалансом, если он в разладе с собственной душой? Своей тоской он был гадок себе и окружающим. Она была точно наследный орден Хвори с засаленной черной лентой, который надлежало раз в несколько лет доставать из шкатулки, отрясать от пыли и втайне носить, приколов на голое тело.
Сквозь заднее стекло «краун-вики» маячили два контура.
Гориллы. Тяжелая артиллерия для тяжелых случаев.
Джейкоб сдерживался, чтобы не повернуть домой. Особый отдел – изящное обозначение того, с чем лучше не связываться.
Вот что бывает, если мнишь себя особенным.
Толком-то их не проверил.
Может, послать кому-нибудь эсэмэску? Чтоб знали, куда он делся. На всякий пожарный.
Кому?
Рене?
Стейси?
Заполошное послание непременно скрасит день бывших жен.
Мистер Лучик.
Этим титулом, пропитанным ядерной насмешкой, его наградила Рене. А Стейси подхватила, когда он по дурости рассказал жене номер два о занудстве жены номер один и та прониклась сочувствием к предшественнице, «угодившей в такое дерьмо».
В конечном счете все исходит на дерьмо.
Значит, едем по адресу. Ничего нового.
Решив вопреки всему насладиться поездкой, Джейкоб откинулся на сиденье и представил Маю. Одетую. Потом не торопясь ее раздел, открывая сногсшибательно соразмерные формы. Джейкоб уже готовился сорвать талес, когда «краун-вика» резко свернула, и он повторил маневр, подскочив на ухабе.
Табличка «Одиссей-авеню» на захолустной недоулочке в два квартала выглядела претенциозно. Оптовая торговля игрушками, импорт-экспорт китайских товаров, закрытая «Студия танца», порог которой, похоже, давно не переступала ни нога, ни ножка.
«Краун-вика» подъехала к стальным подъемным дверям. Рядом на стеклянной двери значился номер 3636. На тротуаре человек в форме старшего чина лос-анджелесской полиции из-под руки разглядывал гостей. Выглядел он внушительно, под стать Субачу и Шотту, – рослый, жилистый, мертвенно-бледный; пушистые седые пучки над ушами смахивали на крылышки. Пепельно-серые брюки, ослепительно белая рубашка, в облегченной сетчатой кобуре табельный пистолет. Открывая дверцу «хонды», человек слегка нагнулся, и золотистая бляха с голубой эмалью «КОММАНДЕР», висевшая у него на шее, звякнула о стекло.
– Здравствуйте, – сказал он. – Я Майк Маллик.
Джейкоб вылез из машины и пожал протянутую руку, чувствуя себя недомерком. Росту в нем было шесть футов, но в Маллике – шесть футов и шесть дюймов самое малое.
Может, Особый отдел – это вроде паноптикума?
Что ж, тогда он им сгодится.
Бибикнув, «краун-вика» уехала.
– Уйдем с солнцепека, – позвал Маллик и проскользнул в дверь с номером 3636.
Глава четвертая
– Как по-вашему, хорошие настали времена или плохие? – спросил Маллик.
– Это, сэр, зависит…
– От чего?
– От личного опыта.
– Да ладно, вам ли не знать. Для таких, как мы, времена всегда плохие.
– Согласен, сэр.
– Как вам живется в транспортном отделе?
– Грех жаловаться.
– Вовсе нет. Это главное человеческое право.
Зябкое, как пещера, безоконное помещение. Бывший гараж. Бетонные стены изъела плесень, источавшая нестерпимо едкий запах. Никакой обстановки, имеется стеклянная дверь. Из потолочной тьмы выныривает провод, с которого криво свисает галогенная лампа.
– Над чем трудитесь? – спросил Маллик.
– Сравнительный анализ городских ДТП с участием автомобилей и пешеходов за пятьдесят лет.
– Поди, увлекательно.
– Не то слово, сэр. Прямо алмазный рудник.
