Личики. Темные сказки - Зубров Петр
А вареньице блестит на солнышке, переливается. Глянула Глаша на вареньице – и загляделась. Красивое, как бабушкина брошка с рубином.
«Наверное, пряничек мне соврал, – думает Глаша. – Никакая это не кровь. Да и вообще – разве прянички разговаривают? Мне, наверное, это приснилось».
Взяла Глаша – и доела блямбочку с вареньем. И чайком запила.
Потемнело всё вокруг, поднялся сильный ветер. Залетали ложки, поварёшки, спички, наличка. И вот в кухню входит бабушка. Только лицо у неё серое, как будто она из-под земли. Вместо глаз на лице – чёрные-чёрные дыры, а на груди – брошка с рубином горит алым пламенем.
– Ты зачем это весь пряничек съела, глупая девка? – громко закричала бабушка.
Испугалась Глашенька, задрожала.
– Бабушка, ты же сама его мне испекла!
– А ты знаешь, неблагодарная тварь, что пряник был кровью моей полит? Разве я не говорила тебе об этом?!
– Ну, не знаю… Наверно, говорила…
– Наверно?! – И бабушка так громко завизжала, что их дом зашатался, а её глаза зарделись чёрным пламенем и заполнили собой всё вокруг.
Но вдруг всё затихло. И пропала бабушка.
Сидит Глашенька в своей кроватке, ни жива ни мертва. Наверно, это ей сон плохой приснился. Просто сон.
Легла Глашенька и заснула.
Вдруг слышит сквозь сон – кто-то тихонько плачет. Открыла она глазки, а на её кроватке мама сидит вся в чёрном. Села Глаша тоже на кроватке, на маму мёртвую смотрит. И так ей стыдно становится, будто мама из-за неё плачет.
Обняла Глаша маму, заплакала тоже горькими слезами.
– Мам, не плачь. Ну, не плачь, мам…
А мама ей и отвечает:
– Зря ты, Глашенька, бабушкину кровь съела. Теперь она всю твою кровь съест.
– Мамочка, родненькая, не отдавай меня бабушке.
– Ну, хорошо, тогда вот что мы сделаем. Мы убьём нашу бабушку.
Смотрит Глаша на маму, а она уже и не плачет совсем, а только улыбается странно.
– Глаша, – говорит мёртвая мама. – Зайди к бабушке в комнату, пока она спит, возьми у неё брошку с красным рубином, а иголку воткни ей в шею.
Страшно Глашеньке маму ослушаться. Пошла она к бабушке в комнату. Заходит, а в темноте телевизор мерцает. В телевизоре ведущий усатый кричит сквозь помехи:
– Приз! Банкрот! Барабан! Сектор!
А бабушка – непонятно – спит или смотрит. Подошла Глаша к стулу, на котором бабушкино платье с брошкой висит. А бабушка возьми да и проснись.
– Тебе чего?
А Глашенька молчит.
– Чего тебе? – снова крикнула бабушка. – Пошла прочь.
Но Глашенька стоит, не идёт.
Тогда бабушка из кровати своей вылезла и пошла на Глашу.
А Глаша вынула брошку – и ударила бабушку сорок девять раз. И в глазик, и в носик, и в ручку, и в щёчку, и в шейку, и в змейку. И всё вокруг залилось красным вареньицем.
Потом Глаша закопала бабушкино тело у них за домом, а вареньице вытерла тряпкой. И стала жить-поживать да добра наживать.
Маша и тени
Переехала Маша в новый ЖК в Коломенском. Называется ЖК «Солнышко». Только солнышка там и нет никакого! Одни дома до неба. И окон так много-много. Как звёзд. Да только не горят ещё окна. Одно окно только горит. Машино.
Вот выходит Маша на площадку играть и никого не встречает.
Покаталась Маша на качелях круглых.
Потом на каруселях. Там ногой отталкиваться можно.
Потом в песочке мокром посидела, на окна тёмные посмотрела.
Весело.
А ветер всё дует: фьюююю… фьюююю…
Вот уже темно становится. Пора домой.
Но Машина мама телефон пальцем листает, домой не хочет.
А ветер всё дует: фьюююю… фьюююю…
Смотрит Маша на чёрные окна, а потом – на пятьдесят девятый этаж.
Это Машин этаж.
Смотрит – и вдруг из её окна тень выползает. И к Маше ползёт.
А потом – ещё тень.
А за ней другая и третья.
Выползают тени из Машиного окошка и к Маше ползут, как змеи.
Хочет Маша маму позвать. Но мама далеко сидит на лавочке, не видит ничего и не слышит. У неё телефон в глазах отражается.
Пошла тогда Маша к маме. Но тени уже совсем близко, не пускают её. Ползут они медленно к Маше и тихо шипят вот так:
шшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш
Тогда Маша опять на площадку пошла. Где бы ей спрятаться?
А тени всё лезут и лезут. И нет им конца и края.
Вдруг смотрит Маша – труба железная, чтобы кататься с неё. Да такая высокая – как дерево высокая! Тени туда точно не залезут.
Но залезать наверх сложно. Это для больших уже горка, а Маша маленькая. Там по паутинке из канатов, это сложно.
А тени всё ближе и ближе. И шипят вот так:
шшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш
Делать нечего. Полезла Маша по паутинке. Ползёт, вниз не смотрит. Вдруг чувствует – холодно её ножкам стало.
Смотрит – а это тени внизу прыгают, Машу за ножку схватить хотят. Хватают – и вниз опять падают. Вот ножке и холодно.
Испугалась Маша.
Соскользнула у неё ножка.
Полетела Маша вниз.
Но успела рукой схватиться за канатик.
Отдышалась, покрепче за канатик взялась – и залезла в трубу.
Смотрит вниз – а тени внизу стоят, на Машу смотрят. И шипят вот так:
шшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш
– Эй! – крикнула Маша в трубу. – Кто-нибудь там есть?
– Есть? Есть? Есть? – ответило эхо.
Маша села и поехала вниз.
Вот едет она по трубе, а труба всё не кончается. А вокруг – всё темнее и темнее становится.
Испугалась Маша, закричала громко:
