Дженнифер МакМахон - Обещай, что никому не скажешь
– Привет, Рейвен, я на какое-то время собираюсь уехать в Барлингтон. Не могла бы ты присмотреть за моей мамой, пока меня не будет дома? Я бы попросила Гэбриэла, но он был с ней вчера. Постараюсь вернуться к ужину. Я позвоню из Барлингтона, чтобы убедиться, что у вас все в порядке.
Рейвен помедлила с ответом, явно давая понять, что не хочет оказывать мне никаких услуг. Она не собиралась лезть из кожи вон ради убийцы кошек.
– Что за дело в Барлингтоне? – с подозрением в голосе спросила она.
– Хочу навестить старого знакомого.
Она вздохнула.
– Я не возражаю помочь Джин. До того, как ты приехала сюда, я проводила с ней каждую свободную минуту. Она ни разу не уходила из дома, когда я следила за ней.
Я оставила эту шпильку без внимания.
– Большое спасибо. Послушай, с мамой не-давно случилось что-то вроде припадка. Я дала ей гало-перидол и положила в постель. Возможно, она проспит все время, пока ты будешь присматривать за ней.
– Буду через десять минут, – сказала Рейвен.
– Я решила, что мы можем выпить чашку чая перед моим отъездом, – сказала я, когда пришла Рейвен, и жестом пригласила ее на кухню, где расставила чайник и чашки. У Рейвен был недоверчивый вид. – Я хотела кое-что обсудить с тобой.
Рейвен уселась за стол, налила себе чашку зеленого чая и аккуратно положила туда ложечку меда из горшка, который я поставила в центре стола. Я подумала, что она предложит мне сделать первый глоток, чтобы убедиться, что чай не отравлен.
– Если это касается Опал, то, боюсь, тема закрыта для обсуждения. Думаю, на данном этапе ты оказываешь на нее дурное влияние.
– В сущности, это касается Опал, но не имеет отношения ко мне.
– Что же тогда? У тебя есть какой-то потрясающий родительский совет? Если так, можешь придержать его при себе.
– Я хочу знать, кто отец Опал.
Рейвен выглядела по-настоящему ошеломленной.
– Что?
– Ты меня слышала.
Она презрительно скривилась.
– Это уж точно не твое дело! За кого ты себя принимаешь?
– Это был Ральф Гризуолд?
Ее темные глаза стали непроглядно черными.
– Кто это тебе сказал? – требовательно спросила она.
– Сведения из надежного источника, – солгала я.
– Это Ник сказал? – Она обеими руками пригладила волосы. – Я убью этого пьяного болвана.
Значит, в конце концов, это оказалось правдой. И у Ника был еще один секрет, который он утаил от меня.
– Опал не знает, верно?
– Бог ты мой. Конечно, не знает. Разве твой «источник» не сказал, что меня изнасиловали? Я не собираюсь взваливать на нее эту ношу: ее биологический отец был отвратительной деревенской скотиной, расистом, а возможно, еще и педофилом. Как она это воспримет?
– Я на самом деле не знала, как это случилось. Мне так жаль…
Рейвен фыркнула:
– Я не нуждаюсь в твоем сочувствии. Это случилось давно, и сукин сын оказал нам услугу, когда вскоре сдох. У меня есть прекрасная дочь, которая для меня дороже всего на свете, и если ты хотя бы подумаешь о том, чтобы рассказать ей об этой истории, то пожалеешь сильнее, чем можешь себе представить.
Я внезапно поняла, почему она так свирепо возражала против знакомства Опал с историями из жизни Дел и семейства Гризуолдов.
– Разумеется, я ничего не скажу Опал, – благора-зумно согласилась я. – Это твое дело, а не мое. Но мне кажется, на каком-то уровне она подозревает, в чем дело. Я хочу сказать, это объясняет ее одержимый интерес к Дел, не так ли?
Рейвен раздраженно посмотрела на меня:
– Кажется, ты хотела куда-то уехать, Кейт? Лучше поторопиться, а то погода ухудшается.
Я поняла намек, взяла свою куртку и ключи, оставив Рейвен сидеть за столом.
Интересно, кто еще знает правду об отце Опал?
Перед поворотом на шоссе I-89 до Барлингтона я остановилась в городе возле универмага «Хаскис», где я купила стакан кофе и баночку аспирина. Моя лодыжка до сих пор пульсировала болью, и голова по-прежнему была тяжелой. Я решила воздерживаться от виски до конца визита.
– Слышал о кошке твоей матери, – сказал Джим Хаскуэй, когда пробивал чеки на мои покупки. – Чертовски странно, что ей перерезали горло таким образом.
Ну, нет. Только не это. Я спешила и была не в настроении выслушивать мелкие городские сплетни.
Тем не менее я кивнула.
– Еще одна странная вещь, – продолжал Джим, – я имею в виду старое убийство Дел Гризуолд. Когда я встретился с Элли Миллер на похоронах Тори, то упомянул, что ты вернулась в город и помогаешь своей матери. Слово за слово, и Элли сказала, что вы с маленькой Делорес когда-то были лучшими подругами. Насколько я понимаю, Элли была потрясена убийством дочери и могла что-то перепутать, поскольку ты раньше говорила, что была едва знакома с дочкой Гризуолда.
Он наблюдал за моей реакцией с явным подозрением. Отлично, сыщик-любитель из маленького городка, – берегись, Анжела Лэнсбери[22]. Я хотела предложить, чтобы Джим придерживался роли бригадира пожарной команды, но мне помешал сигнал его полицейского сканера, приковавший общее внимание. Вслед за сигналом послышался потрескивающий голос диспетчера, сообщившего об авто-мобильной аварии в городе возле водопада. А потом воздух зазвенел от целой серии электронных гудков.
– Должно быть, Элли ошиблась: это было очень давно. – Я положила деньги на стойку и поспешила к выходу, не дожидаясь сдачи. Он слишком сосредоточился на сканере и не окликнул меня.
Я остановила взятый напрокат автомобиль перед антикварной лавкой Миллера, и когда заглянула за вывеску «Закрыто до весны», прикрепленную к оконной витрине прозрачной пленкой, то увидела женщину, сидевшую за столом и перебиравшую кучу открыток, в которой сразу же узнала Элли. Она мало изменилась с тех пор, как я последний раз видела ее в день окончания средней школы. Она по-прежнему могла похвастаться превосходной осанкой, модной и очень аккуратной одеждой. Ее волосы стали светлее, чем раньше, и она носила их собранными в узел на затылке. Когда она подняла голову и увидела меня, я почувствовала, что должна поздороваться с ней, и подошла к двери магазина, которая, несмотря на вывеску, была открыта.
– Я слышала, что ты в городе, – ровным голосом произнесла она.
Я тоже рада видеть тебя, Элли.
В лавке пахло старой кожей и политурой для мебели. Сигнальные колокольчики, подвешенные на тонкой веревке, зазвенели вразнобой, когда закрылась дверь.
– Слово не воробей, – отозвалась я, изобразив дружелюбную улыбку. Элли вернулась к открыткам, которые она разбирала на столе. Старые, раскрашенные сепией, образы Вермонта давно минувших дней. Перед стопками пожелтевших открыток лежали серебряный ножичек для открывания писем, ручка и блокнот. Стол был маленьким, почти детского размера, и Элли сидела, с трудом умещая колени под крышкой, что казалось чрезвычайно неудобным.
