Багрянец - Нэвилл Адам
У Хелен было также предостаточно времени, чтобы мучительно вспомнить дом, свою дочь и маму. Мысли о Вальде вышли на передний план, повторяясь снова и снова. Хелен приказала себе не плакать, держать себя в руках: нужно сохранять ясный ум, чтобы договориться с людьми, связавшими ее, заткнувшими рот и вывезшими в море… «о Господи, в море». Хелен не хотела задумываться об этом, иначе потеряла бы сознание.
Может, они хотели только ее напугать. «Им это удалось».
Но стоило снять мешок, как она перестала держать себя в руках. Теперь между Хелен и морем – незнакомым пространством, конца которому отсюда было не видно, – находилась только тонкая стенка из фиброволокна. Ее снова охватил ужас перед бесконечной водной гладью, и она стала задыхаться. Кругом – ни спасателей, ни отмели и почти никакого естественного света: солнце уже село за горизонт.
Хелен заплакала на полу лодки из фиброволокна, где пахло машинным маслом, хлоркой и морем. Как ни странно, поначалу слезы помогали, но потом плач перешел в истерику, и Хелен принялась биться на полу, точно большая рыба, выловленная похитителями, и бессильно пинать обеими ногами мебель.
– Придержи ее, – сказал рулевой другому мужчине, помоложе, – а то подавится языком. Или оставит синяки.
Мужчина помоложе – у него была желтая кожа и быстро бегавшие глаза – вжал ее плечи в палубу длинными пальцами, вонявшими табаком:
– Не прекратишь – я на тебя сяду.
Прежде чем пускаться в плавание, Хелен осторожно положили на пол и вообще с того самого момента, как приняли ее у голых дикарей в гостинице, обращались с ней чрезвычайно осторожно. Какая странная забота.
Третий мужчина в красной кепке и солнечных очках вообще на нее не обращал внимания: он стоял на корме, над ревущим мотором, и с бледным лицом вглядывался в никуда – смотреть кругом было не на что, кроме черной воды и такого же неба.
Вдруг лодка замедлилась, и грохочущий мотор завыл, как кухонный миксер. Хелен чуть не вырвало, ей помешала только тряпка между зубов: замедлившийся мотор говорил о приближении чудовищного конца.
– От тряпки останутся следы, – сказал моряк помоложе, тот, что больно впивался пальцами Хелен в плечи. Он пребывал в таком страхе или восторге, что, кажется, не понимал, что оставляет синяки. Если их целью было не оставлять следов, они с ней не справились.
– Тогда вынь тряпку! – рявкнул рулевой. На миг голова Хелен прояснилась:
«Они ведь не сделают мне ничего? Это ведь не по-настоящему. Они просто хотят тебя напугать, они не будут…»
Почему она вообще тут оказалась? Она, мать-одиночка из Уолсолла, работающая в офисе неполный день? Что она сделала, чтобы такое заслужить? Хелен приехала в Девон на выходные, чтобы встретиться с людьми, которые знали что-то о ее брате, умершем пять лет назад по собственной воле. Зачем ее связали, заткнули рот и вывезли в море на полу лодки? Из-за старых записей, лежавших у Хелен в гараже пять лет? Если причина ее страданий заключалась в дисках, так они уже были у этих людей: в гостинице краснокожая тварь – женщина с напомаженными волосами, торчавшими как у пугала, – побежала, ухая, вверх по лестнице и схватила диски Линкольна и ноутбук у Хелен в номере. Значит, дело не в записях. Все это не имело никакого смысла.
– Почему? – как только вынули тряпку спросила Хелен дрожащим от слез голосом, одновременно слишком молодым и слишком старым для нее. – Что я сделала?
Мужчина в красной кепке крепко сжал стальной поручень, тянувшийся вдоль кормы: видимо, ему происходящее – с целью напугать Хелен или сделать что-то гораздо хуже – тоже доставляло мучения.
Она вспомнила кое-что из того, что придумала, пока лежала на полу фургона:
– Люди знают… знают, что я была в той гостинице… я там использовала кредитки. – Это было неправдой, но им-то откуда знать? – Мы с Кэт переписывались и звонили друг другу. Я говорила людям, куда уезжаю!
– О той стерве можешь забыть, – ответил рулевой, тяжело спускаясь с моста. С каждым грузным шагом из его кроссовок вылетал воздух: пуф-пуф-пуф. Изо всех присутствующих он единственный казался спокойным. Этот лысый плотный мужичок с лицом, похожим на ветчину, которой придали форму свиного рыла, дышал тяжело, будто астматик, однако плотные розовые плечи говорили об устрашающей силе. Рулевой будто пытался изображать уверенность в себе, чтобы подогреть решимость остальных двоих. – Ее не найдут.
Моряк помоложе завизжал, словно зверь. Хелен передернуло – точно такой же звук издавали красные в гостинице. «Голые, босые, вопящие».
– Не здесь! – прикрикнул рулевой. – Это не морское дело – это для красной земли. Тут не место.
– Пожалуйста, – сказала Хелен. Мужчины по-прежнему на нее не смотрели – во всяком случае, в глаза. Она сглотнула: – У меня маленькая дочка. Ей всего шесть. Я нужна ей… – голос Хелен сорвался.
Мужчина в красной кепке на корме опустил голову и сплюнул за борт. Его молодой товарищ ухмыльнулся. Вокруг усатого рта последнего блестели капельки слюны, сердце его билось в самом горле, а глаза на худом лице смотрели как у растерянной собаки.
– Не рожден ты для моря, Фил! – крикнул лысый рулевой человеку в красной кепке и с ухмылкой прошептал Хелен: – Нежный, как девочка, – точно говорил со своим хорошим другом про общего знакомого.
Хелен решила, что он сумасшедший. Он как-то странно реагировал на происходившее, на то, что на дне его лодки лежит расстроенная, несчастная, испуганная женщина, – без сочувствия или жалости. Он смотрел на мучения Хелен с безразличием, точно они его забавляли, не воспринимая их всерьез: ничего личного, только бизнес. Ему хотелось, чтобы на борту царило веселье и спокойствие, и отсутствие командного духа его разочаровывало.
– Это неправильно! – вдруг вырвалось у Фила в красной кепке. – Нельзя так!
– Завали пасть! – крикнул ему свиномордый рулевой: поросячьи глазки покраснели, словно он приготовился применить насилие к своей маленькой команде. Возможно, он оказался еще безумнее, чем ухмылявшийся и дергавшийся паренек. – Что, краснота тебе не по душе, Фил? Когда она стучалась в твою дверь, ты ходил с голой задницей – думаешь, мы не видели, как ты бухал и балду пинал? Твой папаша потерял бы и ферму, и все, а ты всем одни расходы приносил. Неужто все, что у тебя есть теперь, ничего не стоит? Иди на х… и делай свое дело, как все, – да, Ричи? Ты видел, Ричи, чтобы Фил блевал за рулем своего «Рендж-Ровера»? Против него Фил что-то не возражает.
Парень закивал маленькой головой в знак согласия. Его глаза теперь бегали без остановки, не в силах замереть хоть на миг.
– Тебе всё это нравится! – заревел мужчина в красной кепке.
– Следи за языком, а то я и тебя скину!
«О Господи, они скинут тебя за борт. Со связанными руками и ногами». Хелен ощутила во рту едкий вкус морской пены и представила, как будет давиться, когда волна накроет ее лицо.
– Кого ты обдуришь, свиномордая сволочь? – крикнул Фил в красной кепке. – Она тебе сказала – люди знают, что она тут.
– Она врет. Они всё, что хочешь, скажут, когда их ловят. Ты же видел, как они уходят в красноту – услышишь то же самое еще три-четыре раза и поймешь – это ничего не значит. Они уйдут в красноту, мы получим награду, и всё. Не надо усложнять, какая тебе вообще разница? Ты же видел, что случается с ними – с ними, а не с нами. С кем ты хочешь быть? Старая ведунья открыла тебе глаза, зачем ты их закрываешь?
– У них есть эти, как их… криминалисты. Когда ее вынесет… они узнают. Всё узнают!
– Вот поэтому у красных планируют другие – потому что ты, Фил, тупой мудак. Думаешь, она первая? Не бойся, краснота позаботится – на нашей стороне копы, советники и прочие яйцеголовые. У красноты глубокие корни. Разве можно нарушить правила, если сам их выдумываешь? Да, Ричи?
Ричи кивнул и добавил для самоубеждения:
– Умерла в результате несчастного случая. Или самоубийства, как ее брат. То или другое. Все решено, Фил, – все путем. – Но паренек описался: Хелен чувствовала запах джинсов, пропитанных мочой, близко от лица.
