Людвиг Павельчик - Тропами ада
Я не нарушал его – мне нечем было крыть. Продолжать нести нелепицу и пытаться завуалировать очевидное было глупо, особенно после того, как я убедился, что попутчица моя знает не только не меньше, а, скорее всего, много больше, чем я, обо всем происходящем и, главное, происходившем в сером доме у реки. Да и что знаю я? Не больше, чем знает простой юзер об электронном устройстве процессора – вся подноготная, подоплека событий была от меня скрыта, я видел лишь то, что лежало на поверхности и, более того, сам по приведенным выше причинам не стремился к полноте информации. Между тем, истина в словах Греты не подлежала сомнению: я действительно чувствовал, что из капкана, установленного на меня, как на волка, Дамой в сером, мне не вырваться – слишком крепким был захват его стальных зубьев. Но самое, по видимому, страшное заключалось в том, что я НЕ ХОТЕЛ бежать из этого плена, отдавшись на милость судьбы и не собираясь пытаться изменить что-то в ее сценарии.
Я не стал более перечить Грете, но молча обнял ее за плечи и повлек дальше по дороге, время от времени касаясь губами ее виска и думая о том, что, возможно, именно с ней мог бы найти пресловутое счастье, не скалься и не гримасничай надо мною роковая связь с режиссером моего нынешнего бытия, непобедимой Дамой в сером.
В тот вечер я опять напился. Из головы у меня не выходил разговор с Гретой, и я снова и снова перебирал в памяти все его детали. Особенно меня волновали ее слова о том, что Дама в сером (к сожалению, ее настоящее имя мне было неизвестно, хотя смутные догадки и начинали уже появляться) не простит нам содеянного. Что могло это значить? Полиция нравов отпадала, ибо героиня моих страшных историй менее всего походила на одну из ее сотрудниц, скорее уж наоборот… Также с трудом можно было предположить, что ее месть сведется к банальной огласке некоторых пикантных подробностей с целью опорочить и заставить краснеть, что подошло бы скорее для уязвленной крестьянки или школьной учительницы, ибо принадлежало к их убогому психологическому арсеналу. Оставалась лишь физическая расправа над нами и, чем большее количество спиртного исчезало в моем горле, тем более зловещей рисовалась мне ее картина. Хотя, быть может, несколько пафосные опасения Греты относились, опять же, к риторике. Она не пожелала сегодня составить мне компанию в кабаке, а посему уточнить интересующий меня вопрос я не мог, будучи вынужденным довольствоваться обществом Патрика и одного из его работников, живших одним днем.
Вернувшись домой, я сразу же отправился в постель и, изможденный опьянением, тут же провалился в бессознательное состояние и посему не слышал, как засов с тихим скрипом выполз из паза и дверь в мою комнату приоткрылась.
Какофония ужаса ворвалась в мой сон. То был иссушающий душу вихрь, принесший с собой отвратительный запах смрада и гниения, то были видения полуразложившихся образов неясных тварей, норовящих высосать сердце и тупая невыносимая боль, мертвым грузом давящая на грудную клетку и растирающая кости в порошок. Все прежние ночные кошмары в моей жизни показались бы развлекательными шоу или доброй волшебной сказкой по сравнению с тем, что я испытал в ту ночь: это были не просто видения – они словно вырастали из меня, раздирая самую мою сущность и нещадно уничтожая то, что, собственно, и было мною. Истинное сумасшествие буквально выгрызло мой мозг из черепной коробки и заполнило мою душу зловонной слизью. Несколько раз мне казалось, что я на грани гибели, и я был несказанно рад этому, ибо смерть казалась мне теплым убежищем, наполненным сладостями и поцелуями, в сравнении с тем, что я чувствовал. Быть может, это была краткая экскурсия в ад, проведенная весьма опытным гидом и, если это так, то индульгенции, продаваемые церковью во времена святой инквизиции, действительно стоили своих денег.
Наконец все закончилось – вихрь стих, состав воздуха нормализовался, и остался лишь холод да журчание бегущей воды невдалеке. От этого холода я и проснулся.
Открыв глаза, я пораженно осмотрелся: не было ни комнаты, ни привычной обстановки, ни кровати – я лежал на плоском черно-сером камне на берегу реки – абсолютно голый на остывшей за ночь твердой поверхности, с болью во всем теле и остатками не совсем еще покинувшего меня кошмара в разрозненных клочьях покалеченной души. Рядом, как всегда, негромко шумела река, и солнце только-только послало на разведку первые свои лучи, тысячами капель заблестевшие в покрытой утренней росой траве.
Насилу сойдя с камня, я в полнейшей прострации, не чувствуя колючек и острых сучков под ногами, направился к дому, ничего не понимая и не желая понимать, зная только, что изменения, произошедшие в моей жизни за последние недели, необратимы.
Я был босяком, но в пыли прихожей и на лестнице обнаружил лишь следы, оставленные мною будучи в обуви, выбросить которую на берегу я также не мог, ибо все три пары моих туфель стояли в шкафу нетронутыми. Я обессиленно опустился на кровать. Интересно, где сегодня проснулась Грета? В том, что пережитое этой ночью и было предсказанной ею местью нашей тайной "подруги", а, точнее, первое предупреждение последней, я не сомневался.
Дневник Патриции Рауфф
11 февраля 1825 года
С самого утра дождь. Снега в этом году так и не дождемся, похоже. Ну, это только для Ангелики проблема: тоже мне – лыжница! Как будто других забот у человека нет, как по лесу на лыжах рыскать. Занималась бы лучше мужем да хозяйством, а то совсем распустилась! Роберт уж сто раз пожалел, что вообще на ней женился, он сам мне как-то сказал, когда немного выпил. Так оно и понятно: ни в люди с ней выйти, ни дома развлечение какое устроить – сплошное нытье да жалобы. Хоть бы еще детей нарожала, но и того не может – после того как еще в двадцать втором мертвого родила, не выходит у них ничего. Вот и ходит по дому, как привидение, народ пугая. Даже папа ее избегает теперь, чтобы настроение себе не портить.
Хорошо, хоть у меня есть заделье – "Энциклопедия мифологии". Папа ее давно уже купил, но теперь как-то не очень ею интересуется. Мне тоже было не до этого, пока я не услышала, как папа сказал Ангелике, что та похожа на богиню Хель из древнего мифа. Помню, как я смеялась, когда прочла, что Хель – полусгнившая серо-зеленая самка демона! Наша Ангелика – ее копия. Но она, понятное дело, гордилась – как же, богиней назвали!
В деревню выйти нельзя, особенно вечером. Эти сопливые щенки проходу не дают – целыми толпами по пятам ходят, и чего им надо? Знаем, чего… По большому счету, я бы не прочь разок попробовать, чтобы яснее представлять себе, о чем речь, но не со всеми же сразу! Это было бы даже Марии, дочке мясника, не по силам, хотя она уж окончательно растеряла всю свою "женскую загадочность" в лапах пьяных извозчиков.
