Цай Цзюнь - Заклятие
— Мама, это всего лишь клумба, — в тревоге Бай Би крепко ухватилась за мать.
— Нет, это бесплодная земля, я видела. Правильно, именно там. На краю пустыни стоит женщина в длинной красной юбке с белым лицом и огромными черными глазами. Она нам улыбается, смотрите, смотрите, она улыбается, ее улыбка так прекрасна… — упрямо твердила мать, и ее слова звучали странно, будто она рассказывала по телефону далеким родным о том, что видит перед собой.
— Мама, впереди нет никого.
Неожиданно мать расплакалась и, опустив голову, снова скользнула в шезлонг, всхлипывая, как малое дитя. Бай Би всерьез испугалась и крепко обняла мать; в тесных объятиях обе дрожали, жалобно рыдая, как десять с лишним лет назад, в тот вечер, когда с отцом случилась катастрофа.
Бай Би с поэтессой потратили полчаса, прежде чем отвели мать обратно в палату и уложили в постель. Когда она заснула, поэтесса извинилась:
— Прости, я не знала, что поэма «Бесплодная земля» так взволнует твою маму.
— Ничего, может быть, она вспомнила времена, которые провела в пустынях Лобнора.
— В самом деле? Твоя мама всегда любит слушать, как я читаю ей стихи. Вчера я ей читала «Приморское кладбище», она все выслушала, ей очень понравилось, нервам тоже стало намного лучше, и врач сказал, что, если ей читать много таких хороших стихов, это улучшит психическое состояние и может привести к выздоровлению. Может быть, «Бесплодная земля» — слишком сильнодействующая поэма и не очень подходит для наших больных.
— Спасибо вам за добрые слова.
— Твоя мама там только что сказала, что видит пустыню, а на самом деле это всего лишь клумба и только; а еще сказала, что есть женщина. Особенно же пугает, когда она говорит, что в день рождения на сорокалетие сбылось заклятие. Неужели это ее воспоминания о прошлом?
— Я не знаю. Все это и я слушаю, но не понимаю, о чем она говорит. Может быть, потому, что мой отец в сорок лет, на день рождения погиб в автокатастрофе.
Но про себя Бай Би неустанно повторяла сказанные матерью слова, вернее, одно слово: заклятие.
— Деточка, мне тебя по-настоящему жалко, — с состраданием сказала поэтесса. Вдруг она спохватилась:
— Есть такие слова, о которых и не знаю, говорить тебе или нет. Сегодня еще приходил мужчина лет пятидесяти. Он тоже постоянно приходит навещать твою маму. Может быть, у нее с ним связь?
— Он самый хороший друг и коллега моих родителей, и папы, и мамы. Всегда о нас заботился.
— Похоже, не только раньше заботился, видно, что отношения у них близкие. Ладно, не будем, не будем. — Поэтесса на этом смолкла.
Выражение ее лица ничего не говорило Бай Би, а сама она не собиралась долго беседовать на эту тему. Еще раз взглянув на мать, она попрощалась с поэтессой и ушла.
Она не пошла прямо к воротам, а повернула к цветнику, где только что сидела мать. Бай Би тщательно осмотрела незнакомые красненькие цветочки, на которые мать указывала рукой. Цветы дрожали на осеннем ветру, вокруг росли деревца и зеленые травы, а фоном была стена ограды: ничего особенного. Она смотрела на эти цветочки и внезапно вспомнила: цветы были того самого оттенка, что и красная юбка, которую носила та женщина.
Покидая клинику, Бай Би размышляла о последних словах матери. Неужели автокатастрофа, в которую попал ее отец в день сорокалетия, была предопределена? Неужели заклятие уже давно снизошло на голову ее отца? Вот почему Цзян Хэ не был первым и тем более не будет последним.
Это ее отец был первым. Или задолго до него были еще люди?
Бай Би вспомнила все случившееся в летнюю ночь, когда ей было десять лет. Тот сон и женщину в том сне, удивительную письменность, а еще смерть отца. Может быть, все это берет свое начало в пустыне.
Западный ветер раздувал ее волосы, и ей подумалось: было бы прекрасно, если бы этот ветер принес аромат далекой пустыни…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
После факельных бликов на потных лицах
После холодных молчаний в садах
После терзаний на пустошах каменистых
Слез и криков на улицах и площадях
Тюрьмы и дворца и землетрясенья
Грома весны над горами вдали
Он что жил ныне мертв
Мы что жили теперь умираем
Набравшись терпенья
Ло Чжоу сидел, спокойно слушая пассаж из «Бесплодной земли», пока внезапно не ощутил то, о чем говорилось в поэме: он жил прежде, а теперь должен скоро умереть. Он сделал медленный вдох, глядя на сидящую напротив Лань Юэ. Та смотрела прямо перед собой, стараясь поймать его взгляд, и дивным голосом читала строки из «Бесплодной земли». Лампу она нарочно притушила до полусумрака, достаточного, однако, чтобы Ло Чжоу мог различить ее лицо и глаза. Она сидела в метре от Ло Чжоу, на расстоянии, когда он мог мечтать, но не мог трогать.
Он не чувствовал, поздно сейчас или нет, но волны Сучжоу уже скрылись в темноте, а сам он ощущал себя рыбаком на речном берегу, нечаянно выудившим прекрасного сверкающего карпа. В свете лампы продолжали шевелиться губы Лань Юэ, а стихотворные строки «Бесплодной земли» медленно струились ручейком…
Нет здесь воды всюду камень
Камень и нет воды и в песках дорога
Дорога которая вьется все выше в горы
Горы эти из камня и в них нет воды
Была бы вода мы могли бы напиться
На камне мысль не может остановиться
Пот пересох и ноги уходят в песок
О если бы только была вода средь камней
Горы гнилозубая пасть не умеет плевать
Здесь нельзя ни лежать ни сидеть ни стоять
И не найдешь тишины в этих горах
Но сухой бесплодный гром без дождя
И не найдешь уединенья в этих горах
Но красные мрачные лица с ухмылкой усмешкой
Из дверей глинобитных домов
Ло Чжоу хорошо знал этот пассаж. Прежде его пугало изображение мира у Элиота, но, если вдуматься, разве первооснова мира не такова? То, что люди скрывают, и то, что люди приукрашают, — разве не то же самое, только в своем истинном обличье? А если так, то ничего страшного в этом нет, а есть только алые губки, декламирующие стихи у тебя перед глазами, и стихотворные строки одновременно слетают с уст и вдыхаются как воздух.
Сам Ло Чжоу любил больше всего не «Бесплодную землю», а «Четыре квартета». В прошлом он даже написал рассказ об Элиоте, эдакое подражание Борхесу; в нем Элиот проходит сквозь лабиринт вечный и бесконечный, по стезе, начинающейся в пустыне и в пустыне кончающейся.
Пока он погрузился в фантазии об Элиоте, Лань Юэ продолжала декламировать:
