Кларк Смит - Затерянные миры
Хорошее сочное мясо, женщины, вино, песни голосистых певцов — вот и все, что мне нужно от этой жизни.
— В своих снах, — задумчиво произнес Вальцейн, — я видел суккуб, которые были чем-то неизмеримо большим, нежели обычные женщины из плоти и крови, я познал наслаждения слишком острые, чтобы очнувшееся ото сна тело могло удержать их. Есть ли источник у таких грез, кроме самого человеческого разума? Я дорого бы дал, чтобы разыскать этот источник, если он существует. А до той поры мне осталось лишь отчаяние.
— Такой молодой, и такой пресыщенный! Ну, если ты устал от женщин и желаешь любви призрака, я осмелюсь предложить тебе один способ. Знаешь древний некрополь, лежащий между Амбри и Псиомом, примерно в трех милях отсюда? Пастухи говорят, что там живет ламия — дух принцессы Морфиллы, умершей несколько веков назад и погребенной в мавзолее, который все еще стоит, возвышаясь над более скромными надгробиями. Почему бы тебе не пойти туда ночью и не навестить некрополь? Он больше подойдет твоему настроению, чем мой дом. Возможно, Морфилла покажется и тебе. Но не вини меня, если не вернешься назад. За все эти годы ламия так и не утолила свою жажду человеческой любви, а ты вполне можешь ей приглянуться.
— Разумеется, я знаю это место, — сказал Вальцейн. — Но, по-моему, вы шутите.
Фамурза пожал плечами и смешался с толпой кутил. Смеющаяся танцовщица, белокурая и гибкая, подскочила к молодому поэту и накинула ему на шею аркан из сплетенных цветов, объявив его своим пленником. Он осторожно разорвал венок и холодно поцеловал девушку, чем вызвал на ее личике гримасу неудовольствия. Незаметно, но быстро, прежде чем кто-то еще из веселящейся толпы попытался навязаться ему, Вальцейн покинул гостеприимный дом Фамурзы.
Побуждаемый не чем иным, как настоятельным желанием одиночества, он направился к городским окраинам, обходя стороной таверны и кабачки, в которых толпился народ. Музыка, смех, обрывки песен доносились до него из освещенных дворцов, где богатые жители Амбри каждую ночь устраивали пирушки. Но на улицах было не слишком много гуляк, ибо было уже слишком поздно, чтобы собираться, и слишком рано, чтобы расходиться, для тех, кто приглашен на такие сборища.
Теперь, когда стареющее солнце Зотика померкло, огни поредели, и улицы погрузились во мрак ночи, окутавшей Амбри. Погасли дерзкие скопления ярко освещенных окон. Именно об этом, да еще о загадке неизбежной смерти размышлял Вальцейн, когда окунулся в столь благословенную для его уставших от яркого света глаз тьму окраин.
Приятной была и тишина, царившая на дороге, по которой он шел, сам не зная куда. По некоторым ориентирам, видным даже во тьме, он осознал, что бредет по дороге из Амбри в Псиом, город-близнец Дельты. Именно посередине этой петляющей дороги и был расположен давно заброшенный некрополь, город мертвых, куда Фамурза иронически отправил Вальцейна.
Воистину, думал он, приземленный Фамурза своими циничными словами как-то опошлил основу его разочарования в чувственных удовольствиях. Было бы замечательно провести час или два в том городе, чьи обитатели давно возвысились над мирскими страстями, пресыщением и иллюзиями.
Растущая луна поднялась, когда он достиг подножия невысокого кладбищенского холма. Поэт свернул с вымощенной камнем дороги и начал подниматься по склону, на вершине которого блестели мраморные надгробия. Он шел по запутанным тропинкам, протоптанным пастухами и их стадами. Размытая, удлиненная и худая, его тень двигалась перед ним, точно призрачный проводник. В своем воображении Вальцейн взбирался по слегка покатой груди какой-то великанши, усыпанной тусклыми самоцветами надгробий и мавзолеев. Он поймал себя на том, что в своей поэтической прихоти гадает, умерла ли эта великанша, или всего лишь спит.
Добравшись до обширной ровной площадки на вершине холма, где чахлые карликовые тисы боролись с можжевельниками за место между покрытыми лишайниками плитами, он вспомнил историю, о которой упомянул Фамурза. Ламия, по слухам, обитала в некрополе. Вальцейн хорошо знал, что Фамурза не из тех, кто верит в подобные легенды, он хотел лишь посмеяться над его похоронным настроением. И сейчас, по своей прихоти, ученик начал играть с воображаемым образом некого существа, неизмеримо древнего, прекрасного и губительного. Оно жило среди древних надгробий и ответило бы на призыв человека, который; сам в это не веря, тщетно жаждал бы появления этого сверхъестественного создания.
Пройдя между могильными камнями, озаренными лунным светом, он вышел к величественному мавзолею, почти не тронутому разрушением, все еще возвышающемуся в центре кладбища. Под ним, как говорили, находились необъятные склепы, где лежали мумии членов давно вымершей королевской династии, правившей над городами-близнецами Амбри и Псиомом в прошлые века. Принцесса Морфилла принадлежала к этой династии.
К его изумлению, на упавшей колонне позади мавзолея сидела женщина или, по крайней мере, существо, казавшееся женщиной. Он не мог отчетливо ее разглядеть, ибо тень от надгробия окутывала ее тело. Только лицо, подставленное свету восходящей луны, тускло белело в сумраке. Профиль был тем самым, который Вальцейну доводилось видеть на античных монетах.
— Кто ты? — спросил он с любопытством, которое заставило его отбросить всякую вежливость.
— Я — ламия Морфилла, — ответила она голосом, слабо и неуловимо отозвавшимся в ночи, точно внезапно прерванный напев арфы. — Берегись меня, ибо мои поцелуи запретны для тех, кто хочет остаться в живых.
Вальцейн был поражен этим ответом, так хорошо вплетавшимся в канву его фантазий. Но рассудок упрямо твердил ему, что видение — не дух из гробницы, а живая женщина, слышавшая легенду о Морфилле. Она захотела подразнить его и развлечься сама. Но какая же женщина отважится в одиночестве ночью отправиться в столь пустынное и зловещее место?
Вероятнее всего, это распутница, пришедшая на условленное свидание среди могил. Он знал, что находились такие гнусные развратники, которым для возбуждения остывших чувств требовались кладбищенские декорации.
— Наверное, ты кого-то ждешь, — предположил поэт. — Я не хотел бы помешать.
— Я жду лишь того, кому судьбой предназначено придти ко мне. И мое ожидание было слишком долгим, ибо уже два столетия у меня не было возлюбленного. Оставайся, если хочешь — здесь некого бояться, кроме меня. Несмотря на все рациональные объяснения, которые придумал Вальцейн, по его спине пополз холодок ужаса. Так человек подозревает присутствие сверхъестественных сил, не веря в них. И все-таки... Это не могло быть чем-то иным, кроме игры — игры, к которой он мог присоединиться, чтобы развеять свою скуку.
