Чак Хоган - Штамм Закат
— Обними меня, — сказал Эф.
— Зачем это? — Зак даже немного отпрянул. — Я обниму тебя, когда увижу в Пенсильвании.
По лицу Эфа скользнула улыбка.
— Ну, тогда просто чтобы поддержать меня.
— Не понимаю, зачем нужны эти...
Эф притянул сына поближе и крепко обхватил руками. Мимо них вихрем неслись люди. Мальчик попытался высвободиться, но как-то не всерьез; отец еще раз стиснул его, поцеловал в щеку и отпустил.
Эф поднялся в полный рост. Теперь перед ним возникла Нора, она мягко толкнула его в грудь и оттеснила на несколько шагов. Карие глаза Норы сверкали, она буквально сверлила Эфа взглядом.
— Скажи мне наконец, прямо сейчас. Что это за план ты задумал? Что конкретно собираешься сделать?
— Я собираюсь сказать тебе «до свиданья».
Нора стояла очень близко к Эфу — ни дать ни взять возлюбленная, расстающаяся со своим ненаглядным, — вот только костяшки пальцев она сильно вдавила ему под самую грудину и еще поворачивала руку в ту и другую стороны, словно ввинчивая кулачок в живот.
— Ну? После того как мы уедем — что ты собираешься делать? Мне надо это знать.
Эф посмотрел мимо нее на Зака — тот стоял возле Нориной мамы и с сознанием долга держал ее за руку.
— Я хочу попробовать остановить этот ужас, — сказал Эф. — А ты что думала?
— Я думала и думаю, что уже слишком поздно, и ты знаешь это. Поехали с нами. Если ты делаешь это ради старика, — имей в виду, я испытываю к нему те же чувства, что и ты. Однако все кончено, мы оба понимаем это. Поехали с нами. Попробуем произвести перегруппировку. Продумаем наши следующие шаги. Сетракян поймет.
Эф просто физически ощущал, с какой силой Нора тянет его за собой, — он чувствовал эту тягу куда острее, чем боль от костяшек, впившихся ему в грудную кость.
— Здесь у нас все еще есть шанс, — сказал он. — Я верю в это.
— У нас, — с нажимом произнесла Нора, давая понять, что имеет в виду их двоих. — У нас тоже все еще есть шанс. Если мы сейчас оба выберемся отсюда.
Эф стянул с плеча последнюю сумку и повесил ее на плечо Норы.
— Здесь оружие, — сказал он. — На тот случай, если возникнут какие-либо неприятности.
На глаза Норы навернулись слезы ярости.
— Знай: если ты тут кончишься, наделав глупостей, я — клянусь! — возненавижу тебя навеки.
Он коротко кивнул.
Нора поцеловала Эфа в губы и крепко обхватила его руками в прощальном объятии. Внезапно ее рука наткнулась на рукоятку пистолета, заткнутого за пояс на спине Эфа. Глаза Норы потемнели. Она откинула голову, чтобы взглянуть Эфу в лицо. На какую-то секунду он подумал, что сейчас Нора выдернет пистолет и заберет его себе, но вместо этого она снова прильнула к Эфу и уткнулась ему в лицо так, что губы оказались возле самого уха. Щека Норы была мокрая от слез.
— Я уже ненавижу тебя, — прошептала Нора.
Она отодвинулась от Эфа, повернулась, подхватила маму и Зака и, более не оборачиваясь, повела их к табло отправления поездов.
Эф подождал несколько секунд, во все глаза глядя, как уходит его сын. Когда мальчик дошел до угла, он обернулся, высматривая отца. Эф помахал, высоко подняв руку, но Зак не увидел его. Эф вдруг почувствовал, что «Глок», заткнутый за пояс, стал намного тяжелее.
Доктор Эверетт Варне, директор Центра по контролю и профилактике заболеваний, сидел в бывшей штаб-квартире проекта «Канарейка» на углу 11-й авеню и 27-й улицы. Он подремывал, откинувшись на спинку офисного кресла, которое еще недавно, как и весь этот кабинет, принадлежало Эфраиму Гудуэдеру. Звонок телефона потревожил его сон, но не настолько, чтобы Варне пробудился. Для этого потребовалось дополнительное вмешательство — на плечо директора легла рука специального агента ФБР.
Встряхнувшись от сна, Барнс сел прямо. После короткой передышки он чувствовал себя посвежевшим.
— Вашингтон? — попробовал угадать директор. Агент покачал головой.
— Гудуэдер.
Барнс нажал на мигающую кнопку настольного телефонного аппарата и снял трубку.
— Эфраим? Где ты?
— На Пенне. В телефонной будке.
— Ты в порядке?
— Я только что посадил сына на поезд, уходящий из города.
— Вот как?
— Я готов приехать.
Барнс посмотрел на агента и кивнул.
— Рад слышать. Для меня это большое облегчение.
— Я бы хотел видеть тебя лично.
— Оставайся там, где ты есть. Я уже в пути.
Барнс положил трубку. Агент подал ему пальто. Барнс был в полной военно-морской форме, со всеми регалиями. Они вышли из главного здания и спустились по ступенькам на тротуар, возле которого был припаркован черный внедорожник доктора Барнса. Директор уселся на пассажирское сиденье, агент включил зажигание.
Удар был нанесен совершенно неожиданно. Барнс даже не понял, что происходит — не с ним, а с агентом ФБР. Тот повалился вперед и уткнулся подбородком в кнопку сигнала — раздался непрерывный гудок. Агент попытался поднять руки и тут же получил второй удар, пришедший с заднего сиденья. Мелькнул пистолет, зажатый в чьей-то руке. Потребовался еще один удар, чтобы агент вырубился окончательно и обмяк, привалившись к дверце.
Нападавший соскочил с заднего сиденья, открыл водительскую дверь, вытащил потерявшего сознание агента и свалил его на тротуар, словно это был большой мешок с грязным бельем.
Затем Эфраим Гудуэдер вспрыгнул на водительское сиденье и захлопнул дверь. Барнс открыл дверцу со своей стороны и попытался выйти, но Эф втянул его внутрь и притиснул ствол пистолета — нет, не к голове, а к внутренней стороне бедра. Только доктора и, возможно, профессиональные военные знают, что человек может выжить после ранения в голову или шею, но выстрел в бедренную артерию влечет за собой неминуемую смерть.
— Закрой, — сказал Эф.
Барнс повиновался. Эф уже набрал скорость и вел внедорожник по 27-й улице.
Барнс заелозил, пытаясь отодвинуться от пистолета, упиравшегося ему в пах.
— Пожалуйста, Эфраим... Ну пожалуйста... Давай поговорим...
— Отлично! Начинай.
— Могу я, по крайней мере, накинуть ремень? Эф резко свернул на перекрестке.
— Нет! — рявкнул он.
Барнс увидел, что Эфраим успел сунуть какой-то предмет в держатель для чашки, располагавшийся между ними. Это был фэбээровский значок в форме щита. Ствол пистолета по-прежнему жестко упирался в ногу Барнса. Левая рука Эфа уверенно лежала на рулевом колесе.
— Пожалуйста, Эфраим, будь очень, очень осторожен...
— Начинай говорить, Эверетт. — Эф посильнее нажал пистолетом на ногу Барнса. — Какого черта ты все еще здесь? Все еще в городе? Хочешь занять место в первом ряду партера, так?
— Я не знаю, на что ты намекаешь, Эфраим. Я там, где больные люди.
— Ну да, больные, — пренебрежительно фыркнул Эф.
— Зараженные.
— Эверетт... если ты продолжишь говорить в том же духе, пистолет возьмет да и выстрелит.
— Ты пил.
—А ты лгал. Я хочу знать, почему до сих пор не объявлен этот чертов карантин
Ярость Эфа, казалось, заполнила весь салон машины. Он резко вильнул вправо, чтобы избежать столкновения с искореженным и разграбленным автофургоном, стоявшим посреди улицы.
— Ни одной мало-мальски компетентной попытки локализовать очаг, — продолжил он. — Почему позволили, чтобы пожар разгорался? Отвечай!
Барнс прижался к дверце и заскулил, как маленький мальчик.
— Это совершенно вышло из-под моего контроля, — хныча, сказал он.
— Дай-ка мне угадать. Ты просто подчиняешься приказам, правильно?
— Я... я согласился на эту роль, Эфраим. Пришло время, когда нужно было сделать выбор, и я его сделал. Этот мир, Эфраим... тот мир, который, как нам казалось, мы знали... он на грани.
— Вотте на! Быть не может!
В голосе Барнса вдруг появились ледяные нотки.
— Самое умное — это поставить на НИХ. Никогда не бросай на кон свою жизнь, Эфраим. Все крупнейшие общественные институты уже подорваны, прямо или косвенно. Говоря это, я имею в виду, что они либо развращены, либо извращены. Причем разложение идет в высших эшелонах власти.
Эф резко кивнул.
— Элдрич Палмер.
— Это что, имеет какое-то значение на данном этапе?
— Для меня — имеет.
— Когда пациент умирает, Эфраим, — когда никаких надежд на поправку уже нет, — что делает хороший врач?
— Борется до конца.
— Чтобы продлить агонию? Неужели? Когда конец близок и неминуем? Когда спасти пациента уже невозможно — ты что, предлагаешь паллиативное лечение и оттягиваешь неизбежное? Или же ты все-таки предоставляешь события их естественному ходу?
— Естественному?! Боже, Эверетт!..
— Я не знаю, как еще можно назвать происходящее.
— Я называю — эвтаназией. Всей человеческой расы. А ты стоишь поодаль в своей военно-морской форме и наблюдаешь, как эта раса умирает на операционном столе.
