Лорел Гамильтон - Нарцисс в цепях
Он снова посмотрел на меня:
— А не слишком ли молод?
— Он всего на шесть лет моложе меня, Зебровски. А сегодня он меня подвез, чтобы мне не пришлось вести машину.
Он глянул обеспокоенно:
— А ты как вообще себя чувствуешь?
— Слабость есть пока, но она пройдет.
Он тронул меня за лицо, заглянул в глаза, пытаясь прочесть мысли, наверное.
— Хотелось бы мне знать, что за чертовщина с тобой творится.
Я бестрепетно ответила на его взгляд:
— Мне бы тоже хотелось.
Это его вроде как удивило, потому что он моргнул и убрал руку.
— Я вытащу графа Дракулу из мешка, пока ты будешь чирикать с Дольфом.
У меня чуть сгорбились плечи, и я стала следить, чтобы держаться прямо. Перспектива разговора с Дольфом меня не радовала. Зебровски пошел привести Жан-Клода, Натэниела я оставила беседовать с довольно симпатичной полицейской, а сама пошла в кабинет к Дольфу.
Он стоял у дверей как небольших размеров гора. Шесть футов восемь дюймов, сложение профессионального борца. Темные волосы подстрижены ежиком, торчат голые уши. Костюм отглажен, галстук завязан безупречно. Он уже наверняка отпахал сегодня не менее восьми часов, но выглядит как новенький.
Он посмотрел на меня очень внимательно:
— Я рад, что ты жива.
— Спасибо, я тоже.
Он махнул рукой и повел меня по коридору в сторону от кабинета, от столов, к камерам для допроса. Наверное, хотел поговорить наедине — в уединении, которого не обеспечивали даже стеклянные окна его кабинета. У меня засосало под ложечкой, и пробежала внутри тоненькая струйка страха. Дольфа я боялась не так, как боялась бы одичавшего оборотня или вампира, которого надо убить. Он физического вреда мне не нанесет. Но я боялась этой крутой линии плеч, пристального холодного взгляда, которым он оглянулся, проверяя, что я иду за ним.
Я ощущала, насколько он зол, почти как энергию оборотня. Чем заслужила я такой гнев?
Дольф придержал для меня дверь, и я протиснулась мимо его туши.
— Садись, — сказал он, закрывая за нами дверь.
— Спасибо, я постою. Мне хочется забрать Жан-Клода до рассвета.
— Я слыхал, что вы с ним больше не встречаетесь.
— Он был задержан без предъявления обвинения по подозрению в том, что убил меня. Я жива, так что мне хотелось бы его забрать.
Дольф смотрел на меня такими холодными и непроницаемыми глазами, какими смотрел обычно на свидетеля — не подозреваемого, — который не слишком ему нравится.
— У Жан-Клода чертовски хороший адвокат. Как вы смогли продержать его семьдесят два часа без предъявления обвинения?
— Ты — сокровище города. Я всем сказал, что он тебя убил, и мне помогли на время его потерять.
— Черт побери, Дольф, тебе повезло, что не попался слишком ревностный служака и не сунул его в камеру с окном.
— Да, не повезло.
Я уставилась на него, не зная, что сказать.
— Дольф, я жива. Он меня не трогал.
— А кто?
Тут уж моя очередь пришла смотреть непроницаемыми глазами копа.
Он подошел ко мне, навис надо мной. Запугать меня ростом он не пытался — знал, что это все равно не выйдет. Просто он такой здоровенный. Взяв меня за подбородок, он попытался повернуть мне голову в сторону. Я выдернулась.
— У тебя на шее шрамы, которых неделю назад не было. Блестящие, недавно зажившие. Откуда?
— Ты поверишь, что я не знаю?
— Нет.
— Как хочешь.
— Покажи шрамы.
Я убрала волосы в сторону и позволила ему пальцем провести по зажившей ране.
— Покажи остальные ранения.
— А не нужна ли нам здесь для этого женщина-полисмен?
— Ты действительно хочешь, чтобы их увидел еще кто-нибудь?
В его словах был смысл.
— Дольф, что ты хочешь видеть?
— Я не могу тебя заставить показывать, но мне нужно на них посмотреть.
— Зачем? — поразилась я.
— Сам не знаю, — ответил он, и впервые в его голосе прозвучала усталость.
Я сняла рубашку и положила ее на стол, потом вытянула левую руку и подняла рукав футболки.
Он провел пальцем по следам.
— Почему всегда левая рука? Ей у тебя больше достается.
— Наверное, потому, что я правша. Пока мне жуют левую руку, я вынимаю правой пистолет и прекращаю это занятие.
— Ты убила того, кто это сделал?
— Нет.
Он посмотрел на меня, на миг не сдержав злости:
— Хотелось бы мне в это поверить.
— Мне тоже. Тем более что я говорю правду.
— И кто тебе нанес эти раны, Анита? Или что?
Я покачала головой:
— Этот вопрос улажен.
— Черт побери, Анита, как я могу тебе верить, когда ты мне ничего не говоришь?
Я пожала плечами.
— Рука — это все?
— Почти.
— Мне нужно видеть остальные.
В моей жизни много было мужчин, которых я могла бы обвинить, что они хотят заглянуть мне под рубашку, но Дольф в это число не входил. На эту тему между нами никогда не было напряжения. Я уставилась на него, надеясь, что он возьмет свои слова назад, но он молчал. Надо было знать, что не возьмет.
Я вытащила рубашку из штанов и обнажила лифчик. Еще надо было его приподнять, чтобы показать круглую дыру — не шрам — над сердцем.
Он потрогал ее, как и все остальные, качая головой.
— Будто кто-то хотел у тебя сердце вырвать. — Он поднял глаза: — Анита, каким чертом ты смогла все это залечить?
— Можно одеться?
В дверь постучали, и вошел Зебровски, не ожидая приглашения, пока я все еще запихивала груди в лифчик. У него глаза полезли на лоб:
— Я помешал?
— Мы уже кончили.
— Ну и ну! Я думал, что у Дольфа больше сил.
Мы оба на него вызверились. Он осклабился:
— Граф Дракула оформлен и готов к отъезду.
— Его зовут Жан-Клод!
— Тебе виднее.
Мне пришлось наклониться и пошевелить груди, чтобы лифчик сел правильно. Они оба на меня глазели, а я из упрямства не стала отворачиваться. Зебровски глазел, потому что он жизнерадостный козел, а Дольф — потому что злился.
— Ты согласна сдать анализ крови? — спросил он.
— Нет.
— Мы можем получить судебный ордер.
— На каком основании? Я ничего не нарушила, Дольф, только показала, что я не мертва. Если бы я тебя не знала, я бы подумала, что ты разочарован.
— Я рад, что ты жива.
— Но горюешь, что не можешь взять Жан-Клода за задницу. Так?
Он отвернулся. Наконец я попала в точку.
— В этом дело? Ты огорчен, что не можешь арестовать Жан-Клода и добиться для него казни. Он меня не убивал, Дольф. И все равно ты хочешь его смерти?
— Он уже мертв, Анита. Он просто не знает, что надо лежать.
— Это угроза?
Дольф испустил низкий глубокий выдох:
— Анита, он ходячий труп.
— Я знаю, кто такой Жан-Клод, Дольф. Наверное, лучше, чем ты.
