Сакс Ромер - Ведьмино отродье
— Роб, Роб, отопри! — послышалось снаружи.
Молодой человек напрягся из последних сил. Скинуть шнур было невозможно. Поэтому Роберт перестал цепляться за него, а просто с усилием наклонился и потянулся по направлению к входной двери.
Защелка оказалась прямо над его головой.
Он вновь потянулся, но его отбросило назад. К счастью, Роберт успел схватиться за дверную ручку. Когда его оттаскивали прочь, он словно прилип к ней… и упал. Вся его сила сосредоточилась в пальцах, цепляющихся за медный диск, и сам дьявол не смог бы справиться с ним.
Дверь распахнулась, отбросив Роберта в глубь коридора. Молодой человек потерял сознание и растянулся на полу. Доктор, переступив через него, вбежал в квартиру.
* * *Роберт открыл глаза и обнаружил, что лежит в кровати, а отец обрабатывает его воспаленное горло.
— Все в порядке, мальчик мой! Слава богу, все обошлось…
— Руки…
— Понимаю. Но лично я не видел ничьих рук, кроме твоих собственных, Роб. Если бы дело дошло до суда, я бы ни за что не смог доказать, что ты не покончил жизнь самоубийством.
— Но я же открыл дверь!
— Они бы сказали, что ты вдруг одумался, но было слишком поздно. Хотя кажется невероятным, что человек сам себя задушил таким вот образом, ни один суд присяжных не поверит, что здесь замешан Энтони Феррара.
Глава 28. Верховный жрец Хортотеф
В столовой доктора Кеана на Хаф-Мун-стрит было очень уютно и радостно, несмотря на хмурое утро: свинцовые тучи затянули небо, а вдали ворчал гром, предвещая скорую грозу.
Роберт стоял и смотрел в окно, вспоминая, как в Оксфорде под аккомпанемент таких же гулких раскатов он попал на первый акт дьявольского представления с человеком по имени Энтони Феррара в главной роли.
Рассудок твердил, что развязка драмы уже близка, а чутье, не объяснимое никакой логикой, подсказывало, что они с отцом определят финал этой пьесы, вступив в решающую схватку, которая закончится победой добра над злом — или зла над добром. Темные силы под командованием Феррары уже начали наступление на дом Брюса Кеана. Высокопоставленные пациенты, ежедневно заполняющие приемную прославленного врача и всегда находящие утешение в его безупречном самообладании и уверенности в своих действиях, даже не подозревали, что доктора, к которому они пришли за излечением, постигла беда, куда более страшная, чем все их телесные недуги.
Опасность, ужасная и сверхъестественная, грозовой тучей нависла над домом. Это хорошо налаженное хозяйство, такое современное, снабженное всеми удобствами и изысками, свойственными двадцатому веку, ни чуть не напоминало осажденную крепость, хотя именно таковой и являлось.
Вдали, над Гайд-парком, загрохотало. Роберт взглянул на мрачное небо, будто хотел увидеть там знак. Ему даже показалось, что из-за туч на него смотрит искаженное яростью мертвенно бледное лицо дьявола во плоти.
В столовую вошла Майра.
Он повернулся к ней: официально являясь женихом, он мог бы сорвать поцелуй с ее манящих губ, но не решился и был вынужден довольствоваться тем, что поцеловал протянутую руку. Ему вдруг подумалось, прилично ли, что девушка находится с ним под одной крышей; да, это продиктовано необходимостью, но может породить разные слухи. Решение о том, что Майра временно поживет здесь, принимал отец: подобно средневековому феодалу, при малейших признаках приближения врага дающему пристанище в стенах замка всем своим людям, он собрал у себя тех, кого был призван защищать. Грандиозная битва, не видимая постороннему глазу, разразилась в Лондоне, уже сдавшемся врагу, стоящему теперь у их ворот.
Несмотря на бледность щек после недавней болезни, Майра явно выздоравливала, и былая красота возвращалась к ней. Было невозможно оторвать глаз от затянутой в простенькое платьице фигурки, порхающей вокруг стола, почти накрытого для завтрака. Роберт стоял рядом и любовался девушкой, глядя ей прямо в глаза, а она счастливо и довольно улыбалась в ответ, заставляя его сердце биться сильнее.
— Что-нибудь сегодня снилось? — спросил молодой человек как можно непринужденнее.
Майра кивнула и тут же стала серьезной.
— Тот же кошмар?
— Да, в некотором роде, — печально ответила она.
Глядя на наручные часы, вошел доктор Кеан.
— Доброе утро! — бодро поздоровался он. — Ну я и соня!
Все сели за стол.
— Майре опять снились кошмары, сэр, — сказал Роберт.
Доктор застыл с салфеткой в руке и вопросительно посмотрел на сына.
— Мы не должны пропустить ни малейшей детали. Майра, подробно опиши, что тебе снилось.
В столовую тихо вошел Марстон, накрыл на стол и так же бесшумно удалился. Майра начала свой рассказ:
— Я опять стояла в доме, похожем на амбар, — я уже описывала его вам до этого. Черепица в некоторых местах выпала, и на полу лежали неровные пятна лунного света, проникающего сквозь дыры в крыше. В дальнем конце помещения был вход — из-за темноты я его почти не видела, только поняла, что это ворота, как в конюшне, и они закрыты на тяжелый засов. Из мебели там были лишь огромный деревянный стол и вполне обычный стул. На столе стояла лампа.
— Какая? — сразу спросил Брюс.
— Серебряная, с абажуром, — Майра нервно переводила взгляд с одного мужчины на другого, — похожа на ту, что я видела в квартире у Энтони. Под лампой была запертый железный сундучок. Я его сразу узнала. Вы, наверное, помните, он мне снился и вчера.
Доктор, нахмурившись, кивнул:
— Повтори, что конкретно ты видела тогда. Думаю, это очень важно.
— В предыдущем сне, — продолжила девушка странно изменившимся голосом, словно звучащим откуда-то издали, — я оказалась в том же доме, только под лампой лежала открытая книга, старая-старая, с чудным шрифтом. Казалось, что буквы танцуют у меня перед глазами, прямо как живые, — Майра вздрогнула. — На столе стоял тот же сундучок, только открытый, а вокруг него множество шкатулок. Все шкатулки разные: некоторые деревянные, одна, по-моему, из слоновой кости, одна из серебра, еще одна из какого-то тусклого металла, возможно, даже из золота. За столом на стуле сидел Энтони. Он пристально смотрел на меня, но с таким странным лицом, что я испугалась и проснулась…
Доктор опять кивнул.
— А сегодня ночью? — подсказал он.
— Сегодня, — взволнованно рассказывала Майра, — по углам стола поставили четыре небольшие лампы, а на полу светящейся краской написали ряды каких-то знаков. Они мерцали, гасли, а потом зажигались вновь, словно фосфоресцировали. Надписи тянулись от лампы до лампы, окружая стол со стулом.
