Дион Форчун - Лунная магия
Алтарь сотрясался в его судорожной хватке, и в затрепетавшем пламени лампады огромные тени пустились в пляс по стенам, а я испугалась, что лампада погаснет.
Что тут можно было сказать? Малькольм, глядя в зеркало, открывал для себя сущность работы с ним.
— Знаешь, почему я пошел в медицину? Чтобы загладить вину. Как-то освободиться от чувства совершенного греха. Черт возьми, я собирался даже стать врачом-миссионером!
Я не знала, как быть с Малькольмом, так как он словно прирос к кубическому алтарю, возложив на него обе руки. Мне же он был нужен у другого, жертвенного алтаря. Я знала, что должна сделать — принести в жертву этого человека так же, как он приносил в жертву других. Не его физическую кровь и плоть, но его магнетическую жизненную силу и все, что составляет жизнь для мужчины. Я должна была это сделать, должна была попытаться привести его к второму рождению. Он верно предугадал, когда сравнил себя с подопытным животным.
— Я хочу, чтобы ты лег на это ложе, — сказала я. — Ты сделаешь это?
— Конечно. — Он обошел вокруг алтаря — против часовой стрелки, да поможет ему Господь! [Движение против часовой стрелки считается дурной приметой] — и растянулся во весь рост на длинном низком ложе, бывшем одновременно алтарем и гробницей. Поставив у его изголовья табурет, я села. Наши глаза встретились в зеркале. Я склонилась над ним, и длинные концы моей серебряной диадемы упали ему на плечи, обрамляя лицо. Я взяла его голову в руки. Он весь напрягся и чуть отстранился от меня, но я держала крепко.
— Разве ты не касаешься руками своих пациентов при осмотрах? — спросила я.
— Извини, — сказал он и расслабился.
— Взгляни в зеркало, — велела я.
Наши глаза снова встретились. Я приступила к сотворению храма.
— Не думай обо мне. Выбрось из головы смертную женщину. Думай о жрице, которая в зеркале. Тебе предстоит использовать меня в качестве канала для силы, с которой ты хочешь установить контакт. Моя личность не играет здесь никакой роли. Она поблекнет и растает, как только начнется приток силы. Все женщины суть Изида, а Изида — это все женщины. Смотри в зеркало.
Сейчас я отправлюсь с: тобой в путешествие. Мы в Египте, на берегах Нила. Светит Луна, сейчас полнолуние. Над водой поднимается туман, он холоден. Холодный речной туман. Холодный лунный туман. Холодный астральный туман. Вот мы и в астрале.
Малькольма пронизала дрожь. Он ощутил астральный холод.
— Перед нами столбы огромных ворот. Их черные тени лежат на песке. Мы входим в эту тень.
Малькольм снова содрогнулся так, что под ним затряслось все ложе.
— Мы проходим под темной аркой ворот и оказываемся во Дворе с прудом лотосов. Лунный свет падает на воду, в которой плавают спящие лотосы. Мы проходим мимо, поднимаемся по нескольким ступеням, пересекаем широкую террасу и входим в дверь — огромную, открытую настежь дверь. Теперь мы в темном зале с высокими сводами, освещенном одной лишь висячей лампой. Это Зал Сфинксов.
Малькольм вздрогнул.
— Перед нами темная завеса, за которой Святая Святых. Малькольм судорожно вздохнул, поднял руки и схватил мои запястья. Он видел все это в зеркале.
— Завеса раздвигается. Является Богиня! Поклонись Ей! Молись Ей! Проси Ее о том, чего ты хочешь.
Малькольм приподнялся и сел, потянув меня за руки. Мне пришлось опереться коленом о ложе, чтобы сохранить равновесие. Теперь я стояла на коленях на ложе за его спиной, положив локти ему на плечи. Мои ладони он с силой прижимал к своей груди. Я чувствовала, как она вздымается в тяжелом дыхании, ощущала бешеный стук сердца. Его ногти впились мне в кожу. Мне еще повезет, подумала я, если он не переломает мне кости. Застыв в напряженной неподвижности, мы оба глядели в зеркало. В нем было изможденное мужское лицо с полубезумными глазами, а над ним как бы витало в пространстве совершенно спокойное лицо женщины, так как мои черные одежды были неразличимы в темноте. Поблескивала лишь серебряная диадема. Черные провалы глаз лишены были всякого выражения. Даже мне это лицо показалось чужим.
Затем за моей спиной постепенно возникло тепло и сила, исходящая от Изиды. У себя над головой я увидела Ее. Я уже не ощущала ни боли в руках, ни застывшего в напряжении тела. Я чувствовала лишь, как поток энергии ринулся сквозь меня электрическим жаром. Я уже не пыталась напрячь руки, чтобы уберечь их от сокрушительной хватки Малькольма. Я позволила им свободно повиснуть и почувствовала, как смещаются кости в безжалостно стиснутых ладонях. Но они так занемели, что я ничего не почувствовала, а поток энергии не иссякал.
Над ним и надо мной образовалось облако, серебристое облако прозрачнейшей лунной дымки. Понемногу оно осветилось изнутри теплым золотистым сиянием и стало теплее. Это исходила от нас, от нашего соединенного магнетизма аура Изиды. Это то, на чем зиждется супружество. Продержавшись некоторое время, оно постепенно растаяло. Магнетизм, исшедший из нас обоих, впитала Изида. Малькольм, казалось, без сознания откинулся мне на грудь, но затем я услышала его протяжный вздох. Я уложила его на подушки, но рук моих он так и не отпустил. Я чувствовала, как взмокли его ладони. Мои были холодны как лед, так что я точно знала, куда был направлен поток энергии. Перевернувшись, он оперся на локти, снова схватил меня за руки и заглянул в лицо.
— Но ведь ты и есть Изида! — промолвил он. — Ты — Изида!
И он надолго замер, прижавшись лицом к моим ладоням.
Как долго он пролежал так, я не знаю. Довольно долго, пожалуй, около часу. Наконец, очнувшись, он сел, спустил ноги с ложа, обернулся и посмотрел мне в глаза. Он поднес мою руку к губам.
— Благодарю тебя, — сказал он.
Затем он присмотрелся к моей ладони, которую держал в руках. Ногти посинели, пальцы вздулись.
— Что у тебя с рукой? — воскликнул он. — Более мой, неужели это я?
Чуткие профессиональные пальцы нежно, не причиняя никакой боли, прошлись по всем сухожилиям, косточкам и суставам. Отложив в сторону одну руку, он принялся за другую. Малькольм-мужчина мог иметь какие-то проблемы с женщинами, но у Малькольма-врача проблем не было. Руки, обследовавшие мои ладони, были абсолютно чисты. Затем он взял обе мои ладони и сравнил их.
— Сейчас я сниму отек, — сказал он. — Сядь.
Я подсела к нему на ложе. Это был совершенно иной человек, по сравнению с тем, кто где-то из робости, где-то из принципа уклонялся от всякого близкого контакта со мной. Положив мою ладонь себе на колено, он принялся массировать ее так, словно натягивал перчатку. Его руки снова и снова перебирали каждую косточку, каждый сустав моих пальцев, переходя от кончиков ногтей по фалангам до ладоней. Я не отводила глаз от его лица. Он делал свою работу не глядя. Его глаза вперились в темноту с отсутствующим выражением. Он словно прислушивался к моей руке. Мне вспомнились его слова о том, что пальцам он доверяет больше, чем глазам. Затем одна рука была отложена в сторону, словно неодушевленный предмет, и та же процедура повторилась с другой. Облегчение было огромное; руки почти пришли в норму. Он снова сравнил их. За исключением нескольких алых ссадин на ледяной белизне кожи, ничто не указывало на то, как им досталось, а я было подумала, что одна рука вывихнута.
