Юрий Моренис - Охота на вампиров
— Как это любезно с вашей стороны.
— А я? — возник Виктор Николаевич. — Я ни Мальчика вашего не знал, ни в моделях «мерседесов» не разбираюсь, а объект между тем несколько часов без присмотра. Вам аварию надо?
— Вы командуете ГЭС?
— С вашего позволения.
— Каков наш путь, господин полковник?
— Через плотину будет ближе.
— Устраивает? — спросил Ерема энергетика. — Мы вас там и высадим. Остальные по машинам!
С тем и отбыли…
Глава 10
Ал лежал на животе и покусывал травинку, Ольга подставила солнцу лицо, а Леон с наслаждением пускал табачные кольца.
— Олежек, — сказал он, — а ты чего не куришь? Бросила? Когда ты была пацаном, я в глубине души возмущался. Совсем, думал, мальчишка — и так гробит здоровье. Но знаешь, как принято у нас, в чужие дела не лезть, тем более воспитывать. Настоящий разбойник должен расти в лишениях, грубости и хамстве. Это потом, если вдруг судьба вынесет на поверхность, они начинают из себя культурный слой корчить — умора. Как наш Ерема или братья Васильевы. Но теперь, Олежек, ты взрослая женщина и можешь закурить. Я бы не возражал. Или правда бросила?
— Как бы не так! — Ольга, зажмурившись, улыбалась солнышку. — Я тоже не против, но оно само меня бросило.
— Кто?!
— Не кто, а что. Курево!
— Как сделать, чтобы и меня бросило?
— Не стоит, Ленчик, а то превратишься в толстую бабу, как я.
— Ал, Ал! — встревоженно позвал друга Леон. — Ты видишь толстую бабу?
— Где?! — Ал перевернулся на спину и завертел головой. — Не вижу.
— Я тоже.
— Да ну вас, мальчики! Сидите языками чешете, а там люди вашего решения ждут, — она кивнула в сторону дома.
Ал тоже посмотрел на дом, затем перевел взгляд на своих друзей.
— Чего вы так на меня, а?
— За тобой слово, — сказал Леон.
— Ты же для чего-то нас вызвал? — добавила Ольга.
— Знаете, ребята, я давно решение принял. Даже не сам — обстоятельства. Хотел по-тихому обставить старика и смыться, а тут «лохматые» вылезли, Олежек в Олечку превратился, память вернулась… Я за эти три дня другим человеком стал. Альтернатива вроде остается, обстряпать свое дельце и исчезнуть. А вы? С вами что будет? Я ведь сообразил, что Ерема на мне крест поставил. Все эти годы он меня берег не только потому, что Дед был жив. Я кое-что знаю, и вот это знание ему покоя не давало. Был у меня с ним давеча секретный разговор там он мне за все хорошее счет и предъявил.
— Большой счет? — спросил Леон.
— На миллионы.
— Шутишь?
— Ты когда-нибудь пробовал с Еремой шутить?
— Нет.
— И не пытайся.
— Ты поэтому решил убежать? — спросила Ольга.
— Я хотел исчезнуть. Почему и Леону ничего не рассказал. А он, вишь, сам прибежал, спасатель хренов.
— Но ведь спас!
— Да? Кто кого?
— Мальчики! Леша! Леон!
— Ты еще вдобавок нарисовалась…
— Ну и гони нас в шею! А сам делай что хочешь!
— И погнал бы! Погнал, если бы не знал, что вы пропадете. Ерема теперь с вами церемониться не будет. С тобой, Леон, точно. А с Олей… Что, Олечка, хочешь обратно к дядечке?
Она промолчала.
Ал почему-то повеселел:
— А по-моему, ребята, все складывается отлично. Я же говорю, обстоятельства. Ерема сам приехал! А значит, его надо выманить и дать бой!
— В каком смысле? — спросил Леон.
— В самом прямом.
— Я согласна! — не раздумывая, воскликнула Ольга и вытащила свою «беретту».
— Ты волыной особенно не размахивай. Донской из окошка увидит, разрешение спросит. Он хоть и одноклассник мой, а все одно — мент. А ты, Леон, что думаешь?
— Мой пистолет в дипломате. Я его из машины Павла Иннокентьевича так и не доставал.
— Пистолет — это хорошо. Но у меня есть одна идея. Может быть, удастся обойтись без канонады.
— Ты что?! Олежека без стрельбы представить невозможно.
— Согласен. Пошли в дом, там я все выложу.
Они поднялись и неторопливо, плечом к плечу, направились к дому.
Степана Ильича, к сожалению, пришлось вырубить. Он на радостях, что Мальчик все-таки нашелся, стал звонить какому-то капитану. Но вырубили вполне мирно. Когда он очухался, влили в него две бутылки водки и оставили спать.
— Какому капитану? — спросил Павел Иннокентьевич.
До этого он прочел нам целую лекцию о достижениях генной инженерии. Особенно много говорил об отце Ала. Какой это был великий ученый и отчаянно-смелый изыскатель. Не боялся ставить опыты на себе. Тот, который закончился столь трагично, оказывается, был не первым. Батя, как Ал помнил, был заядлым курильщиком, не выпускал папиросу изо рта, а курил только «Беломор». Но однажды он ввел себе какой-то препарат и бросил… Его, конечно, ругали за смелость, а он только радовался и удивлялся. Ведь животные не курят, говорил батя, и на них подобный эксперимент не проведешь.
Лекция Павла Иннокентьевича была торопливой, сумбурной, прерываемая постоянными вопросами, то Анечкиными, то Ала, то он сам себя перебивал.
— Так я спрашиваю, какому капитану звонил Степка? — повторил вопрос Гаев.
Ал наморщил лоб.
— Не помню. У меня тогда в черепушке еще искрило.
— Искрило! — засмеялась Ольга. — А так ему по шее вмазал, что он прилег у телефона, как миленький.
— А Малыш куда делся?
— Вначале за нами бежал, а потом в лес свернул. Свобода… Не волнуйся, Аня, ни он — без нас, ни мы — без него. Появится.
— А я знаю, — сказал Леон.
— Что ты знаешь?
— Фамилию этого капитана. Я его даже видел, когда лежал, будто без сознания. Дылда длинный такой, и форма на нем мешком.
— Ну?
— Червяков. Капитан Червяков.
— Иначе говоря, капитан Прокопьев, — сказал Павел Иннокентьевич.
— Почему? — смутился Леон. — Червяков…
Но Анна Игнатьевна его перебила:
— А ты не ошибаешься, Паша? Тот самый?
— И к бабке не ходи. Он! Я вспомнил.
— А я ведь его знаю. Андрей Андреевич. Он и впрямь был военным. А когда начались все эти пертурбации с конверсией, когда военнослужащих стали сокращать, он устроился в нашем Дворце культуры библиотекарем. Основал музей города и поделил народ на казаков и варяг. С него-то и началась партизанщина.
— Вот видишь, разве это не в духе наших спецслужб — сеять рознь и вражду? Так легче управлять.
— О ком вы так интересно говорите? — спросил Ал. — Словно о шпионе каком.
— А он и есть почти шпион, — ответила Анна. — Только сугубо наш. Носит сейчас одну фамилию, а Паша знал его когда-то под другой.
— Зачем ему это надо?
— Откуда мы знаем? Это, наверное, с советских времен, когда все друг за другом следили. Я когда его узнал, телегу, идиот, накатал. Стукач новоявленный. Мне же и вдули.
