Антология - Монстры Лавкрафта (сборник)
– А вы умеете играть?
– Достаточно хорошо, – ответил самец и принял кий, который Гретхен протянула ему через весь стол.
Проходя мимо, Гретхен похлопала Тамару по плечу.
– Кто-нибудь из вас хочет пива?
* * *В этой своей клетке Тамара узнала множество новых эмоций, как и множество оттенков старых. Беспокойство, недовольство, а теперь еще одно – удивление.
Потому что ей не нужно было стараться проиграть Пинки Гилману. Наоборот, играя с ним, ей приходилось прикладывать усилия, чтобы одержать победу.
Во время первой игры она позволила ему разбивать, и за все время не натерла кий мелом. На самом деле Тамара держала кий Пинки гораздо чаще, чем свой, потому что он передавал его ей, чтобы произвести манипуляции со своим креслом.
Он выбил три шара, выбрав ненумерованные, и начал эффективно очищать стол, устраивая небольшие показательные выступления, особенно заметные, когда он вращал свое инвалидное кресло, приводя его в нужное положение. Впрочем, добравшись до восьмого шара, он посмотрел на нее и подмигнул.
Гретхен только что вернулась с пивом. Она откинула волосы назад и протянула Тамаре напиток.
– Поверить не могу.
– Разве эти мясные куклы так умеют?
– Играть в бильярд?
– Выигрывать.
Гретхен облокотилась на Тамару, чтобы ее кости задели плоть клетки ее сестры. Тамара вздохнула, утешившись.
– Похоже, – ответила она, – некоторые могут.
Самец, наклонившийся вперед в своем кресле, чтобы изучить длину кия, даже не взглянул на них. Его глаза сощурились за очками, и кий пронесся между его пальцев. Он ударил по потертому белому шару, отчего тот развернулся, оттолкнулся от стены и под углом попал в черный шар. Щелчок. Свист. Глухой звук.
Восьмой шар в лузе.
Пинки положил свой кий поперек стола, повернул колеса своего кресла на шесть дюймов и повернулся к Тамаре, выставив руку перед собой.
– Блестяще, – сказала она и вложила ему в его жирную руку пиво, вместо того, чтобы пожать ее.
Пинки улыбнулся и сделал глубокий глоток, пока Гретхен принесла Тамаре вторую бутылку. Ей хотелось пить. Ей всегда хотелось пить.
– Сыграем еще разок?
Пиво горечью отдавало во рту. Оно было холодным и пенилось на языке. Тамара сделала глоток и потерла языком о небо, растягивая это ощущение, а затем глотнула еще. От холода у нее заболели зубы.
– Гретхен, – сказала она, отходя назад, – теперь ты поиграй.
Гретхен выиграла у него, но только потому, что разбивала. Он хохотал до упаду, когда она отправила в лузу гладкий и черный восьмой шар. Пинки поднял кий и держал его над головой, как турник, на котором он собирался подтянуться.
Его ногти были такие тупые и толстые, что Тамара могла разглядеть на них следы от пилочки, а на сухожилиях его предплечий появились складки, когда он их поднял.
– Ну, – начал он, – как насчет того, чтобы сыграть на желание?
Гретхен улыбнулась, и теперь Тамара увидела разницу.
– Что вы задумали?
Человек опустил свой кий и пожал плечами.
– Если я выиграю, мы поедем ко мне домой, и вы позволите угостить вас ужином, – Тамара вскочила, и он поднял руку. – Не бойтесь, я не имел в виду ничего дурного. К тому же вас двое, а я всего один.
Тамара посмотрела на Гретхен. Гретхен посмотрела на Тамару. Зрачки ее больших светящихся глаз сузились.
– Не считая инвалидного кресла, – заметила Тамара.
– Не считая инвалидного кресла, – согласился Пинки. – Но если вы выиграете, вы сможете приготовить ужин для меня, – он отпустил кий, и тот упал на край стола.
Тамара улыбнулась ему.
* * *Тамара засиделась в ванной, натирая пальцы едким белым мылом, чтобы оно попало под ногти и они остались чистыми. Через гипсокартонную стену она слышала звон посуды, гул голоса человека и – время от времени – чириканье Гретхен в ответ. Тамара включила воду, набрала полные ладони и выпила. В ней слегка чувствовался диальдегид, отчего ее тупые человеческие зубы заболели, горло напряглось, и ей стало больно глотать.
Она почувствовала запах алкоголя, исходивший от человека в кухне. Тамара глотнула еще проточной воды, заполнив пустоту внутри себя и зажмурив глаза от последующей за этим боли.
Выпрямившись, она выключила воду, а затем проверила, не вывалились ли из-под ногтей белые полумесяцы мыла. Из-за них казалось, будто она сделала аккуратный маникюр. Идя по коридору, она засунула руки в карманы.
Спустившись, Тамара увидела Гретхен, склонившуюся над барной стойкой на кухне. Между рубашкой и поясом джинсов виднелась полоска бледной кожи. Самец тяжело вошел на кухню на костылях, которые он достал, когда Гретхен и Тамара помогали ему выйти из машины. Он объяснил, что в баре был в кресле, потому что не может играть в бильярд, когда держит что-то в руках.
Тамара была полностью за то, чтобы съесть его на парковке, но Гретхен решила, что лучше подождать, когда они останутся одни, и насладиться, впервые вдоволь наевшись за последние несколько дней.
Тамара прокашлялась, отчего Гретхен слегка подпрыгнула – виновато? Тамара вздрогнула, понимая, что чувствовала сестра. Мы не можем так жить. Просто не можем.
Тамара попыталась подумать «мы», но это чуть не довело ее до слез. Кроме того, ей приходилось прикладывать усилия, чтобы помнить о божественном. Помнить о несомненных фактах. Помнить, каково это было – быть чистой.
– Хочу есть, – сказала она и почувствовала, как Гретхен растягивается под кожей. Та ухмыльнулась и провела языком по зубам. Они вместе пошли вперед. Скоро здесь будет кровь и жилы, кости и мясо – и даже если это не утолит их голод и жажду, они все равно будут ощущать эту сладость, пока не завершат свой ужин.
В прохладном воздухе было полно ароматов. Ноги Тамары пружинили на полу. Шаг вперед. Еще один.
Не поворачиваясь над шампуром с беконом, самец произнес:
– На вашем месте я бы хорошенько подумал.
Гретхен остановилась, а через полшага замедлилась и Тамара. Она зашипела сквозь зубы, когда самец поднял щипцами бекон из жира, положил его на бумажную салфетку и выключил огонь под сковородой. Только после этого он повернулся, тяжело опираясь на свои костыли.
– Тамара? – позвала Гретхен, и дыхание Тамары как будто разрезало ее. Это имя ударило ее, как кий по бильярдному шару. Сестрам не нужны были имена. Только не в общении друг с другом. Имена были частью человеческой жизни, частью лжи.
Она закусила щеку до крови, когда Гретхен снова позвала ее.
