Стивен Кинг - Под Куполом
Он поднялся на крыльцо, доставая из кармана ключ, когда увидел что-то висящее перед замочной пластиной. Нагнулся, присмотрелся, и губы разошлись в улыбке. Мини-фонарик. Линда купила шесть штук за пять долларов на «Последней летней чумовой распродаже» в «Универмаге Берпи». Тогда он подумал, что жена напрасно потратила деньги. Еще сделал вывод: Женщины покупают вещи на распродажах по той же причине, что заставляет мужчин лазать по горам: потому что они есть.
Задняя крышка фонарика заканчивалась металлической петлей. Через нее был продет шнурок от старой теннисной туфли и к нему приклеена записка. Расти отлепил ее и направил на текст луч фонарика.
Привет, милый. Надеюсь, ты в порядке. Обе Дж. наконец-то улеглись. Обе волновались, но, в конце концов, угомонились. Завтра я работаю целый день. В прямом смысле целый день, с 7 до 7, так распорядился Питер Рэндолф (наш новый чиф — КОШМАР). Марта Эдмундс говорит, что возьмет девочек, да благословит Бог Марту. Постарайся не разбудить меня. (Хотя, возможно, я не буду спать.) Боюсь, нас ждут трудные дни, но мы прорвемся. В кладовой еды достаточно, слава Богу.
Милый, я знаю, ты устал, но ты выгуляешь Одри? Она все еще продолжает скулить. Может, она знала, что грядет? Говорят, собаки предчувствуют землетрясения, так что, возможно…
Джуди-и-Джанни говорят, что любят своего папочку. Я тоже.
Завтра мы найдем время, чтобы поговорить, так? Поговорить и оценить ситуацию.
Я немного напугана.
Лин.Он тоже боялся, но ему не нравилось, что его жена завтра будет работать двенадцать часов, тогда как его рабочий день скорее всего затянется часов на шестнадцать, а то и дольше. И ему не нравилось, что Джуди и Джанель придется целый день находиться у Марты. Он мог не сомневаться в том, что они тоже испуганы.
Но чего ему совсем не хотелось, так это выгуливать в час ночи их золотистого ретривера. Он подумал, что собака скорее всего предчувствовала появление барьера; знал, что собаки ощущают приближение различных неординарных явлений, не только землетрясений. Но в этом случае ей следовало прекратить скулеж, так? Остальные городские собаки нынешним вечером вели себя на удивление спокойно. Ни одна не лаяла, не выла. Никто, насколько он слышал, и не скулил.
Может, она будет спать на своей подстилке за печью, подумал Расти, открывая дверь на кухню.
Одри не спала. Сразу подошла к нему, но не радостно подпрыгивая, как обычно делала — Ты дома! Ты дома! Слава Богу, ты дома! — а прижимаясь к полу, чуть ли не ползком, зажав хвост между задними лапами, словно ожидала, что ее ударят (чего никогда не бывало), вместо того чтобы погладить по голове. И да, она снова скулила. Собственно, началось это задолго до появления барьера. На пару недель прекратилось, и Расти уже начал думать, что все в прошлом, но она заскулила вновь, иногда тихо, случалось, что и громко. Этой ночью скулила громко — а может, ему это только казалось на темной кухне, где не светились ни электронные часы на плите и микроволновке, ни лампочка над раковиной, которую Линда всегда оставляла включенной.
— Прекрати, девочка, — обратился он к собаке. — Ты перебудишь весь дом.
Но Одри не прекратила. Мягко ткнулась головой в его колено и посмотрела на него в ярком узком луче фонаря, который он держал в правой руке. Расти мог поклясться, что в глазах собаки читалась мольба.
— Хорошо. Идем гулять.
Ее поводок свешивался с гвоздя у двери в кладовую. Когда он направился к двери, чтобы снять его (повесив фонарик на шею, спасибо большой петле из шнурка), Одри скользнула перед ним, скорее как кошка, чем собака. Если бы не свет фонарика, он мог бы споткнуться об нее и упасть, достойно завершив этот и без того паршивый день.
— Минуту, одну минутку, подожди.
Но Одри гавкнула и попятилась от него.
— Тихо! Одри, тихо!
Вместо того чтобы затихнуть, она гавкнула вновь, в спящем доме лай прозвучал очень уж громко. Расти от неожиданности даже вздрогнул. А Одри подскочила к нему, зубами ухватила за штанину и попятилась к коридору, стараясь тащить его за собой.
Заинтригованный, Расти ей это позволил. Убедившись, что он идет следом, Одри отпустила штанину и побежала к лестнице. Поднялась на две ступеньки, оглянулась, снова гавкнула.
Наверху вспыхнул свет, в их спальне.
— Расти? — Лин. Заспанным голосом.
— Да, это я, — отозвался он как можно тише. — Точнее, это Одри.
Он последовал за собакой вверх по лестнице. Вместо того чтобы, как обычно, взбежать по ней, Одри постоянно оглядывалась. Для собачников всегда понятно, что выражают морды их любимцев, и Расти видел озабоченность. Уши Одри лежали на голове, хвост оставался между лапами. Если это имело отношение к скулежу, то в поведении собаки появилось что-то новое. Расти вдруг подумал: а нет ли в доме постороннего? Дверь на кухню он нашел запертой, Лин обычно запирала и проверяла все двери, когда оставалась одна с девочками, но…
Линда вышла на верхнюю лестничную площадку, завязывая пояс белого махрового халата. Увидев ее, Одри снова гавкнула. Уйди, мол, с дороги.
— Одри, прекрати! — Но собака уже проскакивала мимо нее, толкнув правую ногу Линды так сильно, что та привалилась к стене. Одри побежала по коридору к комнате девочек, где царили тишина и покой. Лин выудила мини-фонарик из кармана халата. — Да что с ней?..
— Я думаю, тебе лучше вернуться в спальню.
— Еще чего! — И она побежала по коридору первой, вслед за ярким, подпрыгивающим белым пятном луча.
Их дочери, семи и пяти лет, недавно вошли в, как это называла Лин, «фазу женской секретности». У двери в их комнату Одри поднялась на задние лапы и начала скрестись передними.
Расти догнал Лин, когда та открывала дверь. Одри влетела в комнату, даже не посмотрев на кровать Джуди. Их пятилетняя дочка крепко спала.
Джанель не спала. Но и не бодрствовала. Расти понял все в тот момент, когда два луча скрестились на ней, и выругал себя. Ну как же мог не сообразить, что происходит! Все это тянулось с августа, может, даже с июля. Отсюда и такое странное поведение Одри — ее скулеж. Расти мог точно сказать, когда все началось. Он просто не видел того, что лежало на самом видном месте.
Джанель, в ее открытых глазах виднелись только белки, не билась в судорогах — спасибо Тебе, Господи, за это, — но дрожала всем телом. Ногами она сбросила одеяло, возможно, в самом начале приступа, и двойной луч высвечивал мокрое пятно на ее пижамных штанах. Кончики пальцев поднимались и опускались, словно она разминала руки перед тем, как сыграть на пианино.
