Кристофер Мур - Грязная работа
Так он и наслаждался, пока однажды в переулке на Русском холме их с Софи не остановил бородатый дядька в длинном хлопчатобумажном кафтане и вязаной шапочке. Софи к тому времени уже достаточно повзрослела и ходила самостоятельно, однако Чарли по-прежнему носил с собой слинг, чтобы таскать ее за спиной, когда устанет (правда, чаще он просто держал ее за ручку, а она ехала верхом на Элвине или Мохаммеде).
Бородатый прошел как-то слишком близко, Мохаммед зарычал и быстро вклинился между мужчиной и ребенком.
— Мохаммед, на место, — сказал Чарли.
Выяснилось, что адских псов все-таки можно дрессировать, особенно если приказывать им то, что они и так собирались сделать.
(«Ешь, Элвин. Вот хороший мальчик. Теперь какай. Отлично».)
— Почему ты зовешь собаку Мохаммед? — спросил бородатый.
— Потому что его так зовут.
— Не нужно было звать собаку Мохаммед.
— Не я ж ее так назвал, — ответил Чарли.
— Когда он мне достался, его уже звали Мохаммед. Так на ошейнике написано.
— Это богохульство — звать собаку Мохаммед.
— Я пытался звать его иначе, но он не отзывается. Смотрите. Стив, откуси дяде ногу? Видите, никак. Тузик, откуси ему ногу. Ничего. Хоть на фарси ему долдонь. Понимаете?
— Ну так а я звал свою собаку Иисус. Нравится?
— Ох, простите, я не знал, что вы еще и собаку потеряли.
— Не терял я никакую собаку.
— Правда? Я видел, листовки по всему городу расклеены:
«Вы Нашли Иисуса?»
Должно быть, это его тезка потерялся. А награду назначили? Награда очень помогает, знаете? — Чарли в последнее время все чаще замечал, что ему трудно удержаться и не отыметь кого-нибудь в мозг, особенно если публика упорствует и ведет себя, как полные идиоты.
— У меня нет собаки, ее не зовут Иисус, но тебе все равно все равно, потому что ты безбожный неверный.
— На самом деле нет, собаку нельзя звать как угодно, и мне при этом будет все равно. И да, я — безбожный неверный. По крайней мере, так я голосовал на последних выборах. — И Чарли ему ухмыльнулся.
— Смерть неверному! Смерть неверному! — заявил бородатый в ответ на неотразимое обаяние Чарли.
После чего затанцевал вокруг, маша кулаком под носом у Торговца Смертью, отчего Софи испугалась так, что закрыла глаза руками и заплакала.
— Прекратите, вы пугаете мою дочь.
— Смерть неверному! Смерть неверному!
Мохаммеду и Элвину быстро наскучило смотреть такие танцы, и они сели и стали ждать, когда кто-нибудь прикажет им сожрать этого парнягу в ночнушке.
— Я серьезно, — сказал Чарли.
— Хватит, а? — Он огляделся — ему было неловко, — но в переулке больше никого не наблюдалось.
— Смерть неверному, смерть неверному, — тянул свое борода.
— Вы заметили, каких размеров у меня собачки, Мохаммед?
— Смерть… эй, а как ты знаешь, что меня зовут Мохаммед? Неважно. Ничего. Смерть неверному. Смерть не…
— Ух, вы и впрямь храбрый, — сказал Чарли.
— Но моя дочь еще маленькая, вы ее пугаете, и лучше, если вы немедленно прекратите.
— Смерть неверному! Смерть неверному! Софи отняла ручки от глаз, показала на бородатого и сказала:
— Киска!
— Ох, солнышко, — вздохнул Чарли.
— Я надеялся, что без этого можно будет обойтись.
Чарли закинул Софи на закорки и двинулся дальше, уводя адских псов от бородатого покойника, мирной кучкой лежавшего на тротуаре. Вязаную шапчонку Чарли засунул в карман. Она тускло светилась красным. Странное дело, но имя бороды возникнет у него в ежедневнике только на следующее утро.
— Видишь, как важно иметь чувство юмора, — сказал Чарли, через плечо скорчив дочери дурацкую рожу.
— Папуля глупый, — ответила Софи.
Потом Чарли стало неловко, что его дочь «киску» использовала как оружие, и ему показалось, что приличный родитель на его месте попробовал бы сделать из происшедшего какой-то вывод — преподать урок. Поэтому он усадил за крохотный сервиз с невидимым чаем и тарелку воображаемого печенья Софи, двух плюшевых медведей и двух адских псов и завел свой первый серьезный воспитательный разговор по душам. Как отец с дочерью.
— Солнышко, ты понимаешь, зачем папа велел тебе никогда больше так не делать, правда? Почему людям не стоит знать, что ты так умеешь?
— Мы не такие, как все люди? — ответила Софи.
— Правильно, солнышко, потому что мы не такие, как все люди, — сказал он умнейшей и прекраснейшей на свете маленькой девочке.
— И ты знаешь, почему так вышло, правда?
— Потому что мы китайцы и Белым Дьяволам нельзя верить?
— Нет, не потому, что мы китайцы.
— Потому что мы русские и у нас в душах много тоски?
— Нет, у нас в душах тоски немного.
— Потому что мы сильные, как медведь?
— Да, миленькая, именно. Мы не такие, потому что мы сильные, как медведь.
— Я так и знала. Еще чаю, папуля?
— Да, еще чаю было бы очень мило, Софи.
— Итак, — сказал Император.
— Я вижу, ты сполна испытал, как разнообразно жизнь человеческая может обогатиться от кумпанства доброй своры гончих.
Чарли сидел на задних ступеньках лавки, вынимал из ящика целых мороженых цыплят и швырял их по очереди Элвину и Мохаммеду. Цыплята исчезали на лету с таким резким лязгом, что Император, Фуфел и Лазарь, сидевшие через дорогу и с подозрением глядевшие на адских псов, вздрагивали всякий раз, словно где-то рядом палили из пистолета.
— Разнообразное обогащение, — сказал Чарли, меча еще одного цыпленка.
— Именно так я бы это и описал.
— Нет лучше и преданней друга, чем хороший пес, — сказал Император.
Чарли сделал паузу и вытащил из ящика не цыпленка, а портативный электрический миксер.
— Каковы дружки, — сказал он.
— Таковы им пирожки.
Мохаммед цапнул миксер в полете и даже не стал его жевать. Из угла пасти свисали два фута шнура.
— Ему не больно? — спросил Император.
— Грубые корма, — объяснил Чарли, швыряя мороженого цыпленка на закуску Мохаммеду, который заглотил птицу вместе с остатком проводки.
— Но они вообще-то не мои. Хозяйка у них Софи.
— Ребенку нужна живность в доме, — сказал Император.
— Товарищ по играм, вместе с которым можно расти… Правда, этим ребятам, похоже, расти уже некуда.
Чарли кивнул и закинул генератор от «бьюика» 88 года Элвину в нетерпеливо распахнутую пасть. Раздался скрежет, пес рыгнул, но хвост его заколотил по мусорному баку — собачке хотелось добавки.
— Да, они к ней очень привязаны, — сказал Чарли.
