Мэг Кэбот - Дьявольские балы
— Грехи? Тебе-то откуда знать, что это такое, сэр рыцарь Галахад Добродетельный!
— Шутишь? Да меня сюда едва пустили: только-только кончилось временное отстранение от занятий. — Ох, уж лучше бы не кончилось: не пришлось бы сюда идти, подумал Гейб. — Повезло, что вообще из школы не выперли.
— Мистер Рис сам напросился, всем известно.
— Уж это точно, — ответил Гейб с внезапно появившейся в голосе сталью. Ученики держали ухо востро с мистером Рисом, но поделать ничего было нельзя, пока однажды математик сам не переступил черту. Старшеклассники-то о нем знали, и Гейб не собирался смотреть со стороны, как тот подкарауливает новичка… Хотя, по-любому, «вмазать» преподавателю — это уже через край. Наверное, был и другой, лучший выход из ситуации… Впрочем, родители его, как всегда, поддержали.
Логан вывел Гейба из раздумий:
— Может, нам лучше свалить?
— Неудобно как-то… А Селесту кто проводит?
— Она совсем не для тебя, Гейб! — Логан хотел добавить, что Селеста — просто воплощение зла, да и шалава еще та, но такими словами про девушек при Гейбе не говорят. — Пусть ее провожает тот, кто сейчас взасос целует.
Вздохнув, Гейб покачал головой.
— Я все-таки подожду. Вдруг ей понадобится моя помощь?
— Поверить не могу, что ты ее пригласил, — простонал Логан. — Давай все-таки сбежим и привезем приличную музыку. А потом возьмем в заложники все диджеевы диски…
— Это ты здорово придумал. Вот бы еще водитель лимузина не возражал против левой поездочки…
Логан и Гейб сцепились в шутливом споре о том, какие диски стоит привезти. Первая пятерка была очевидной, а вот дальше вкусы расходились. Это горячее обсуждение здорово скрасило вечер обоим парням.
Забавно, но именно в процессе спора Гейб отметил, что лишь им двоим и хорошо. Все вокруг были чем-то недовольны. В уголке, у столика с засохшим печеньем, вроде бы плакала девушка. Эви Гесс?.. А у Урсулы Тейтем тушь размазалась вокруг красных глаз. Может, дело не только в отвратной музыке и отвратном пунше? Похоже, у Клары и Брайана все шло как нельзя лучше, но, помимо них, лишь Гейб и Логан — недавно униженные и отвергнутые — казалось, были рады спокойно побеседовать.
Менее восприимчивый, чем Гейб, Логан не заметил мрачноватых настроений, витавших в воздухе. И только когда Либби и Дилан разругались и девушка бросилась, спотыкаясь, с танцпола, Логан встрепенулся, провожая взглядом удаляющуюся фигурку.
— Слушай, Гейб, извини, я отлучусь.
— Давай, давай, не упусти момента.
Оставшись в одиночестве, Гейб совсем растерялся. Может, найти Селесту и, извинившись, сказать, что он уходит? Но удобно ли мешать ей сейчас? А вдруг она занята, разговаривает с кем-нибудь?
Он решил взять еще бутылочку воды, забиться в самый тихий уголок и просто подождать, когда унылая вечеринка закончится.
Как вдруг поиски тихого уголка были прерваны — Гейб отчетливо услышал чей-то зов. Ого! Такой сильной тяги ему не доводилось чувствовать ни разу в жизни. Словно кто-то тонул в темных водах — и кричал, звал на помощь. Осматривая помещение, Гейб пытался понять, откуда исходит этот отчаянный зов. В нем слышалась необъяснимая и неутолимая, животная боль. Нет, ничего подобного он прежде не ощущал.
Лишь на мгновение глаза выхватили из толпы девушку или, скорее, ее удаляющуюся спину: иссиня-черные волосы с зеркальным отливом; изумительное платье цвета пламени, длинное, до пола. Алые серьги сверкнули драгоценными искрами.
Юноша побрел за ней, влекомый непреодолимым зовом. Незнакомка полуобернулась, и Гейб увидел профиль — орлиный, бледный, полные губы и взлетевшую смоль брови. А потом все это исчезло за дверью дамской комнаты.
Ох, и тяжело же далось Гейбу усилие не кинуться за ней туда, куда мужчинам вход заказан! Боль девушки засасывала его, словно зыбучий песок. Он прислонился к стене напротив туалета, скрестил руки на груди и принялся себя успокаивать. Безумное шестое чувство наверняка безбожно обманывает его. Ну разве Селеста тому не доказательство? Ему все просто кажется. Надо уйти, и дело с концом.
Однако ноги не слушались Гейба, и он не сдвинулся ни на шаг.
В девушке и на шпильках-то не было метра шестидесяти, но выглядела она значительно выше. Может, потому, что была гибкая, как плеть, и стройная, как рапира.
Да и кроме роста в ней хватало необычного, противоречивого. И темная, и светлая — волосы цвета воронова крыла и кожа белее мела; и нежная, и грубая — с чертами изящными, однако резкими; и привлекательная, и отталкивающая — с чарующими округлостями тела и явной враждебностью на лице.
Лишь одно в ней казалось бесспорным: платье — совершенное произведение искусства. Ярко-алые язычки кожаного пламени обнажали бледные плечи и струились по грациозным прелестям до самого пола. На танцполе все девчачьи глаза горели завистью у нее за спиной, все мальчишечьи — желанием.
И еще кое-что происходило у нее за спиной — словно рябь на воде от брошенного камешка, распространялись крики ужаса, боли и досады; впрочем, ничем, кроме совпадения, эти загадочные завихрения объяснить невозможно. То, будто назло, переламывался высокий каблук, то атласное платье некстати лопалось по шву от бедра до талии; то контактная линза предательски выпадала из глаза; то подло рвалась очень важная бретелька; то бессовестный бумажник выскальзывал из кармана; то неожиданные спазмы напоминали о преждевременных месячных; то вдруг чужое жемчужное ожерелье, взятое «поносить», разлеталось брызгами по всему полу.
И так без конца — мелкие неприятности сплетались в кольца горя.
Бледнокожая брюнетка улыбалась, словно смакуя беду, витающую в воздухе; и упиваясь ей, может даже чувствуя вкус несчастья, девушка постоянно облизывала губы.
Вдруг она нахмурилась, поведя бровью в напряжении воли. Мальчишка, уставившийся ей в лицо, увидел жутковатое алое сверкание у висков, разлетающиеся рубиновые искры. В этот момент все повернулись к Броуди Фэрроу, который, крикнув от боли, схватился за руку, — от какого-то движения в медленном танце юноша вывихнул плечо!
Девушка в алом платье злобно ухмыльнулась.
Звякая каблучками по напольной плитке, она твердо шла по коридору к дамской комнате. И со всех сторон ее сопровождали невнятные вопли боли и досады.
Стайка школьниц кружилась в туалете перед зеркалом во всю стену. Лишь на мгновение они раскрыли рты, уставившись на поразительное платье и отметив, что хрупкая девушка задрожала, словно от холода, в душной жаркой комнате. Но их тут же отвлекла поднявшаяся суета. Началось все с того, что Эмма Рональд случайно ткнула себе в глаз кисточкой для туши. Покачнувшись, она задела стакан пунша в руке Бетани Крэндалл. Платье Бетани и платья еще трех девиц тут же оказались заляпаны в самых неподходящих местах. Атмосфера в комнате резко накалилась, когда одна из девиц с жутким зеленым пятном на груди заявила, что Бетани облила ее намеренно.
