Екатерина Неволина - Три цвета ночи
Артур смотрел на него сверху вниз и видел, как на светлой рубашке медленно распускается огромная пурпурная роза.
Понадобилось время, чтобы понять, что это – кровь.
Дико закричала мама, уронив сумку, из которой тут же выкатился большой круглый помидор и застыл, остановившись у неподвижной отцовской руки. Этот крик резко ударил по ушам мальчика. Мама кричала и кричала. А потом у нее пропал голос. Или это Артур просто перестал слышать. Только видел ее открытый искривленный рот и не слышал ни звука.
Никогда – ни до, ни после того – ему не случалось видеть что-либо столь ужасное, как этот истошный беззвучный крик.
Их окружили какие-то люди. Кто-то пытался приподнять отца, кто-то сбегал к телефонному автомату на углу дома и вызвал милицию и «Скорую».
Все, что было потом, сплелось для Артура в один огромный клубок. Вой сирен. Чей-то чужой голос, сказавший: «А что такого, бандюки между собой разбираются. Там им, гадам, и надо!» «Скорая». Холодный коридор в ментовке. Бесконечные вопросы, и его ответное «не знаю». Пустые глаза матери – после гибели мужа она так и не заговорила, будто навсегда сорвала голос в том ужасном истошном крике. Дядя Леша, который «не сможет» и который смог, его бегающие глаза и лживый голос: «Ты же понимаешь, это не мои деньги. С меня за них три шкуры спустят. Тебе уже шестнадцать. Возьми мать и езжай куда-нибудь из Москвы». Квартира, которая буквально в один день перестала быть их домом. Два койко-места в грязном общежитии на этаже, сплошь заселенном одинаковыми как капли воды, говорливыми вьетнамцами, приехавшими в Россию на заработки.
Мамина сестра жила в Омске. И он решил отвезти мать к ней. Нужно было только достать немного денег на дорогу туда и обратно.
Покидать Москву побежденным Артур не собирался. Это было не в его характере. И он решил, что, если иначе не выходит, он будет грабить и убивать. Если так поступают все вокруг, почему он должен стать исключением? Город покоряется лишь сильному.
Он может быть сильным. И еще вернется в эту жизнь, разбитую, точно старое зеркало, майским днем, почти ничем не отличающимся от длинной череды других теплых солнечных дней.
Днем, который отнял у него семью и оставил пустоту и звериную ярость. Если придется драться, он будет драться до конца.
А дальше… дальше были переговоры с дворовой бандой мальчишек, под предводительством некоего Пахи, сбежавшего из армии после года службы и собравшего собственную стаю. Артур им кое-что пообещал. Он посулил дать наводку на богатую квартиру того самого дяди Леши, который называл себя другом отца и предал его.
Артур рассказывал все это просто и будто равнодушно, но картины сами собой возникали перед моим мысленным взором, словно я сама там присутствовала. Как будто собственными глазами видела все происходящее.
Нападение провалилось. Квартира стояла на охране, и милиция приехала слишком быстро. Так быстро, что Паха и его компания едва успели унести ноги. И еще… еще они подумали, что их сдали. Виновного долго искать не пришлось: никто даже не усомнился, что им был Артур.
– Мы чуть не вмазались[12] из-за тебя, щенок! Ты что, наседка?[13] – орал Паха.
Я будто видела его – худощавый, высокий подросток с прыщавым, перекошенным животной яростью лицом.
Они находились на пустыре, где-то на окраине Москвы.
Сквозь открытое окно выходившей на пустырь потрепанной пятиэтажки победно вырывалась на простор громкая, бьющая по ушам музыка.
Там, за окнами, в квартирах сидели люди. Спокойные, довольные своей незавидной участью, таращащиеся в старенький телевизор и считающие каждую копейку, перед тем как пойти в ближайший ларек и купить из-под полы какую-нибудь самопальную водку, разлитую в соседнем подвале.
Оглянувшись по сторонам, Артур прикинул варианты: всяко получалось плохо. Паха наступал на него, а по бокам, как трусливые шакалы, готовые броситься по малейшему знаку вожака, выжидали Прыщ, Лысый и красавчик Дэн. Артур знал, что легче всего будет с Дэном. Его можно ударить в лицо – и тот, конечно, тут же выйдет из боя, обеспокоенный нанесенными фейсу повреждениями. А вот с остальными придется повозиться… А если ударить – и бежать?.. Нет, исключено. Ему все равно некуда идти. И еще. Ему адски нужны деньги. Бежать нельзя. Нужно драться. И заставить их зауважать себя. Любой ценой. Двоих. Если он положит хотя бы двоих, станет легче.
В груди Артура, словно пламя, всколыхнулась бешеная злоба. Он коротко, без замаха, ударил Паху в челюсть, затем быстро развернулся к Дэну и двинул ему кулаком в нос. Кулак врезался во что-то мягкое и противное.
– У-у-у! – взревел Дэн. – Мой нос!
Из его ноздрей хлынула кровь, измазав новый, тщательно «вываренный» джинсовый пиджак – роскошь, которую в их компании не имел больше никто.
– Он бешеный! – истерично взвизгнул Прыщ. – Держитесь от него подальше!
Минус два. Так и есть. Уже почти на равных.
Но тут Паха изо всей силы двинул ему в лицо, а подоспевший Лысый ударил ногой в живот. Фортуна переменилась, что, в общем, и неудивительно, если бой ведут четверо против одного.
– Сломай ему нос! – гундосил Дэн, на всякий случай не приближаясь к арене боевых действий.
Кто-то еще врезал Артуру в живот так, что он согнулся пополам от боли, но тут же выпрямился и кинулся на противника.
Он сопротивлялся до последнего. Бил кулаками, уже почти не видя, куда бьет, и, кажется, даже вцепился кому-то зубами в горло.
Наседавшая на него масса визжала, сыпала отборным матом и источала лютую злобу.
Когда он упал на землю, уже почти не ощущая град сыпавшихся на него ударов, вдруг ясно понял, что это – конец. Что он не смог, не успел.
Последняя мысль была о маме. Теперь она уж точно пропадет без него. Зря он не отправил ее к родственникам…
Когда Артур очнулся, уже стемнело. Он лежал под одиноким фонарем все там же, на пустыре. Первым ощущением была боль. Ужасная боль во всем теле. Парень подумал, что, наверное, так бывает, если по тебе проедет самосвал.
С трудом сфокусировав взгляд – один глаз почти не открывался – наверняка затек, – он увидел над собой незнакомого мужчину.
Молодой мужчина, одетый в черный пиджак и белую рубашку, сидел перед ним на корточках и внимательно его разглядывал. Ворот рубашки незнакомца украшала элегантная бабочка.
Артур медленно перевел взгляд на его ботинки. Они матово блестели в неярком свете фонаря и, кажется, на них не было ни единой пылинки.
Представить себе что-нибудь более неуместное на этом забытом богом грязном пустыре было невозможно, и Артур хрипло засмеялся. Смех с болью вырвался из его разбитых губ, отдаваясь эхом в искалеченной груди, но он все смеялся и никак не мог остановиться.
