Яцек Пекара - Молот ведьм
— Мой сын вампир, — произнёс барон так просто, будто сообщил: «мой сын поехал на охоту».
Я надеялся, что Смертух и близнецы не выскажутся, и слава Богу, не высказались.
— Из чего ваша милость так заключила? — вежливо спросил я.
— Может из того, что у него растут острые клыки? — ответил он ленивым тоном. — И может из того, что высасывает кровь у своих жертв и спит в гробу?
— Такие вещи случаются… — я кашлянул.
— Ваша милость, — сказал я немного погодя. — Независимо от того, что я думаю обо всём деле, если ваша милость пожелает, изучу его со всем старанием.
— Я не желаю, чтобы ты что-либо изучал. Мордимер, — снова прервал меня Хаустоффер и я услышал нотку нетерпения в его голосе. — Я желаю, чтобы ты его убил.
Собственно, я должен был сказать «ах так», но ничего не сказал. Этот человек явно сошёл с ума, а я не собирался впутываться в аристократические интриги и козни. Разумеется, скоропостижное избавление от наследников в некоторых родах обычное явление, такое же, как приближение младшими членами семьи прекрасной минуты зачитывания завещания. Старый барон явно не обожал сына, может у него был другой, которому он собирался оставить состояние. Но Мордимер Маддердин, любезные мои, не платный наёмный убийца. А те, кто путает святое призвание инквизитора с профессией наёмника, обычно с горечью убеждаются, что совершили непростительную ошибку.
— Ваша милость простит, — сухо сказал я. — Но мы не заинтересованы в этом заказе.
Кнотте бурно засопел, но барон унял его едва заметным жестом левой руки. Женщина в чёрном всматривалась в моё лицо чуть ли не болезненным взглядом, но её лик был таким мёртвенным, что, казалось, он застыл под толстым слоем воска. Что ж, если она была матерью младшего Хаустоффера, несомненно чувствовала себя не слишком комфортно, слыша разговоры о заказе на его убийство.
— Знаю, о чём ты думаешь, инквизитор, — произнёс барон. — Однако уверяю тебя, что ты глубоко ошибаешься. Мой сын уже не является человеческим существом, и убийство его, а скорее уничтожение, поскольку в действительности он ведь не живёт, для него будет освобождением, а для тебя поводом для гордости.
— Ваша милость позволит, я сам решу, что может быть поводом для гордости инквизитора, — возразил я без обиняков. — Ответ по-прежнему звучит: нет. — Я поклонился несколько ниже, чем при приветствии. — Разрешите попрощаться с вашей милостью и пожелать вам доброго здоровья.
Хотя я жалел о потерянном угощении, но считал, что дальнейшее пребывание в замке может для нас окончиться плохо.
— Чёрт, остановись, Маддердин, — рявкнул барон, и на этот раз было видно, что он не на шутку разозлён.
Я остановился, поскольку не намеревался обострять и так непростую ситуацию. Мы не прибыли сюда, чтобы проверять силу дружин местных феодалов, и я надеялся, что до худшего не дойдёт. Правда, в покоях не было никого вооружённого, кроме Кнотте, но несомненно барон смог бы значительно усложнить нам покидание своих владений, если б только захотел. Во дворе я видел нескольких воинов и сколько-то слуг. Наверняка мы бы пробились через них, но кто знает, не было ли на стенах лучников и арбалетчиков. А убежать от метко пущенной стрелы, к сожалению, не так просто.
— Как пожелает господин барон, — ответил я необыкновенно вежливым тоном.
Он смотрел на меня взглядом василиска и сопел. Наконец отёр лицо рукой, как будто отгонял неприятные мысли.
— Останетесь на обед, инквизитор, — произнёс он примирительно. — А на десерт я представлю вам что-то, что возможно изменит ваши убеждения.
— Спасибо, господин барон, — сказал я, поскольку у меня не было другого выхода. — Это будет честь для меня.
***Ваш покорный слуга за многие годы убедился, что самое главное — это смиренная и упорная служба Господу, а материальные блага и преходящие радости имеют небольшое значение. И поэтому я научился жить с сухим хлебом и глотком воды, хотя не сказал бы, что подобная диета мне полностью подходила. Однако когда представлялся случай, я был не прочь потешить нёбо.
Чего я ожидал от обеда у барона Хаустоффера? Несомненно не того, что увидел, входя в трапезную. У почти квадратного стола, накрытого вышитой скатертью, сидел сам барон, его жена и несколько дворян, управляющий Кнотте и человек, которого я ранее видел на замковом дворе, и который наверняка был капитаном стражи. За высокими стульями, при каждом из гостей, бдело по двое слуг, один из который должен был заниматься напитками, а другой едой. Ха, еда! Не знаю, можно ли таким тривиальным словом описать те деликатесы и разносолы, что гордо красовались на столе! Ибо я увидел крупных фаршированных поросят со слегка коричневой, подрумяненной кожицей, заливное из сома и щуки, каплунов, начиненных куропаток, и даже фазанов, красиво украшенных перьями. В серебряных мисках парили горячие похлёбки, а ко всему этому подали булки, булочки и хлеба, разнообразной формы и цвета. У каждого из пирующих было своё блюдо, серебряное и украшенное гербом Хаустофферов. Ох, любезные мои, такого приёма не постыдился бы герцогский двор, и я лишь жалел, что Смертух и близнецы не могут участвовать в пире, потому что — как вы догадываетесь — их попросили принять пищу вместе с придворными и воинами. Ваш покорный слуга вошёл в зал последним из гостей, что было бы непростительной бестактностью, если бы не факт, что барон явно ожидал такой ситуации. Увидев меня, он вежливо встал.
— Вот и уважаемый магистр Инквизиции, господин Мордимер Маддердин, — представил он меня. — Который в милости своей обещал бдительным оком присмотреться к нашим проблемам. А теперь, моя госпожа — он поклонился жене, — господа, попируем и проверим, заслужили повара сегодня плёток или же доброго слова.
Я поклонился.
— Судя по запаху, уважаемый барон, твои повара открывают перед нами врата рая. По крайней мере, передо мной, у которого нет, к моему прискорбию, уточнённого нёба больших господ и единственным пропитанием которого слишком часто есть молитва.
— Бесспорно насыщающая душу, — произнёс, слегка улыбнувшись, один из дворян.
— Но не придающая сил жалкому телу, — ответил я, вздыхая. — Хотя я знаю, что живут благочестивые монахи, которым как раз молитва вполне заменяет всякое пропитание. Жаль, мне, однако, далеко до подобной степени святости.
Один из слуг отодвинул передо мной стул с высокой резной спинкой. На ручках его я заметил расположенную среди виноградных листьев змею — знак Хаустофферов. Я только сейчас сообразил, насколько необычен этот герб. Лев, тур, медведь, орёл, дева, конь, даже единорог или дракон — обычное дело. Но змея? Я не мог вспомнить ни одного рода, символом которого была бы змея. Я посмотрел на столовые приборы. Гербовая змея была выгравирована на всех. За столом сидело всего девять человек, но еды подали столько, что совсем немаленькая деревня имела бы возможность долго веселиться. Внесли супы, кроликов, перепёлок, заячий паштет, павлина с изюмом, потом медовые пироги, вафли, фиги, сметанный торт с большим марципановым рыцарем, стоящим на его верхушке, рис с молоком и шафраном. Видов вина и бокалов, которые нам постоянно меняли, я даже не считал. Я только чувствовал сладкую тяжесть и три раза отпускал пояс, дабы освободить место следующим разносолам. Под столом и у стен лежали сторожевые собаки барона — огромные, мохнатые псы с медвежьими лапищами. Они тоже были едва живы от переедания.
