Яцек Пекара - Молот ведьм
— Желаете ещё что-то сказать? — спросил я.
— Нет, — честно ответил он. — Но если пожелаете узнать всё, прошу в замок. Господин барон Хаустоффер несомненно будет вам рад.
— Почему нет, — медленно сказал я. — Поговорить всегда можно. Двинемся с утра.
— А почему не сейчас? — спросил он, и не знаю, показалось ли мне, или я услышал насмешку в его голосе. — Я дорогу хорошо знаю.
— Барон нас примет? — удивился я. — В это время?
— Господин барон засыпает очень, ну прямо очень поздно, — произнёс он на этот раз без насмешки и без улыбки. — И раз вы не относитесь серьёзно к деревенским байкам…
— Господин Кнотте, — сказал я снисходительно. — Чем это должно быть? Проверкой смелости? Проехать ночью по тёмному лесу? Ухнуть совой на кладбище? Вы не думаете, что мы уже выросли из таких заданий? Ещё недавно я действительно хотел выезжать, но сейчас мне приятно сидится за пивком и во мне постепенно растёт желание спать. Корчмарь! — позвал я.
Он скоренько приковылял, но я заметил, что старается держаться подальше от Кнотте.
— Слушаю вашу милость.
— У тебя есть две комнаты? С кроватями и постелями?
— Сейчас велю всё приготовить…
— Ну видите, — я обратился к Кнотте. — Я уже три дня не спал в постели. Какая-то перемена полезна.
— Как хотите, — стыло произнёс управитель. — Однако, раз господин барон приглашает, отказывать невежливо.
— Если любит, подождёт, — фыркнул Смертух.
Кнотте посмотрел на него как на лошадиное дерьмо.
— Вежливее, когда речь о бароне, — рявкнул он.
— Не ссоримся из-за слов, — сказал я примирительно. — Мы люди простые, господин Кнотте. У нас что на сердце, то на языке.
— А сжечь можем любого. — Второй вытащил палец из носа и, казалось, он говорит не нам, а зелёной козявке, что торчала у него из-под грязного ногтя. — Дворяне, не дворяне, нам, как бы, всё одно.
Кнотте покраснел, а я быстро сказал:
— Мой товарищ хотел только сказать, что все мы равны в глазах Господа и нас ждёт один суд, независимо от того, кем являемся. Не будешь предвзятым к особе любой, — гласит Писание.
Он, сопя, вздохнул и сделал вид, что принял мои слова за чистую монету.
— Пусть будет по вашему, — согласился он. — Жду вас завтра с утра в замке, милсдарь инквизитор. Каждый мужик покажет вам дорогу. — Он встал, отодвинув лавку с громким шумом. — А сейчас прощайте.
Зал был огромным. А может вернее не огромным, но необыкновенно длинным. Именно так на картинах и гобеленах порой изображаются королевские покои. Колонны, идущие вдоль стен, а в самом конце, на возвышении, большое, красное кресло с восседавшим на нём повелителем. От дверей до восседалища барона нас отделяло самое меньшее пятьдесят шагов. Не хватало только стоящих по обеим стенам придворных, лучше всего с трубами в руках. Вместо этого у барона по левую руку был управляющий Кнотте, а по правую — высокая, худая женщина, сидящая на стуле с высокой, резной спинкой. Барон что-то нам сказал, но я не расслышал слов. Однако по жесту руки понял, что он хочет, дабы мы приблизились. И мы начали идти.
Поскольку, как я говорил, нас от кресла отделяло самое меньшее пятьдесят шагов, у меня было время внимательно рассмотреть господина Хаустоффера и сопутствующую ему женщину. Барон был уже старым человеком, длинные, седые волосы спускались у него даже ниже плеч, совершенно не по обязательной нынче среди дворян моде, которая требовала стричься коротко, и даже подбривать затылок. Одет он был более чем зажиточно, а с широкого на две ладони пояса аж капало от золота и драгоценных камней.
— Две, может три тысячи, — Смертух прошептал так тихо, что я едва расслышал, хотя мы шли плечом к плечу.
Я видел, что он уставился на пояс затуманенным взглядом, но он ошибся в оценке его стоимости. Пояс стоил значительно больше. Наверняка за него можно было купить неплохую деревню. На груди барона я увидел золотую цепь с огромным рубином, а бледные, тонкие пальцы господина Хаустоффера также были украшены перстнями. Топаз, изумруд и рубин на левой руке, на правой только сапфир, но значительно больший, чем ноготь моего большого пальца. Благородный барон носил на себе состояние, за которое большинство людей, живущих в нашем не лучшем из миров, убило бы собственных жён, матерей и детей. В отличие от него, на сопровождающей его женщине вообще не было драгоценностей, а чёрное платье было просто поразительно скромным. Её волосы были спрятаны под серым чепцом. Женщина смотрела на нас, когда мы подходили, но мне казалось, что на самом деле её взгляд проходит мимо нас, будто мы были лишь облаком тумана. Я остановился в нескольких шагах от возвышения.
— Уважаемый господин, — сказал я, склоняясь в поклоне, не чересчур глубоком, но больше, чем учтивом. — Я польщён, что ты пожелал меня принять. Меня зовут Мордимер Маддердин, и я имею честь исполнять обязанности лицензированного инквизитора Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. А это мои почтенные помощники.
— Почтенные, — повторил барон и чуть улыбнулся. Я заметил, что он смотрит на лицо Смертуха. — Приветствую вас, господа, — произнёс он уже громче, а голос у него был сильный, глубокий и звучный.
Он сплёл кисти на коленях и долго молчал.
— Вы несомненно привыкли, магистр, что вас призывают на помощь люди, имеющие серьёзные проблемы. Не иначе происходит, — он глубоко вздохнул, — со мной.
— Буду польщён служить вашей милости в меру моих скромных сил, — ответил я.
— Тааак, — протянул он. — Что думаете о вампирах, господин Маддердин? — Он уставился на меня испытующе.
— Что их нет, — ответил я, подумав, все ли тут сошли с ума.
— Нет, — повторил он и посмотрел на Кнотте. — Слышал, Йоахим? Нет.
— Инквизитор уже соизволил просветить меня в этом вопросе, — сказал управляющий язвительным тоном.
Барон смотрел на меня и баловался, заплетая и расплетая седую косичку волос, что свисала у него возле уха. Утопленные в перстнях дорогие камни на его пальцах посылали в огне свечей разноцветные отблески. Я спокойно ждал, что из всего этого последует, и лишь надеялся, что независимо от исхода разговора нас угостят обедом. Ибо от жилистого мяса и кислого пива в корчме у меня начиналась изжога.
— Нет, поскольку не видели, так? — заговорил он.
— Я далёк от того, чтобы доверять только разуму и зрению, поскольку слишком часто убеждался, что они подведут перед лицом проделок Сатаны. В конце концов Писание недаром гласит: истреблю мудрость мудрецов. Однако практика моя и других инквизиторов не позволяет нам некритически верить в легенды.
