Мария Барышева - Увидеть лицо
— Ну, о вкусах не спорят, к тому же я не любитель сухого вина, но вам повезло — здесь есть «Шабли» и не одна бутылка.
— Чудесно, но в винах вы разбираетесь плохо, потому что «Шабли» сладкое вино, — сказала Ольга, рассматривая банку кофе. Борис покачал головой.
— Нет, вы ошибаетесь.
— Ничего я не ошибаюсь, — Ольга поставила банку на место и открыла другой шкаф, — я постоянно его покупаю и прекрасно знаю вкус. Смотрите, здесь полно хлеба, и он совсем свежий. Похоже, сегодняшний.
Борис пожал плечами, решив не спорить. Но онто хорошо знал, что «Шабли» — сухое вино. Однажды он его пробовал — страшная кислятина, ему больше по душе был сладкий вкус.
— Кто бы ни были хозяева этого дома, у них отличный вкус, — восхищенно сказал Олег, извлекая из холодильника бутылку «Невского». — Не знаю, как вы, а я сдерживаться больше не могу!
Он ловко содрал крышку зубами, опрокинул бутылку надо ртом и начал жадно глотать. По его лицу расползлось блаженное выражение.
Это стало сигналом. Зашелестели разворачиваемые обертки, застучал по столу нож, вкусно захрустел, рассыпая крошки, разламываемый хлеб. Зашумел кран, и вскоре во включенном чайнике сердито забормотала, закипая, вода. Зазвенела посуда, и по кухне поползли запахи аппетитные запахи колбасы и сыра. Все весело переговаривались с набитыми ртами, и только Светлана, несмотря на голод, стояла на месте, с почти священным ужасом наблюдая, во что превращается идеальный кухонный порядок, да Алина так и застыла посередине кухни с банкой консервированных грибов в руке.
— Не стесняйся, присоединяйся, — предложил Жора, активно двигая челюстями. — Вкуснотища!
— Но ведь это не наше. Это… так, вообще-то, нельзя, — Алина растерянно посмотрела на банку и поставила ее на место. Ольга фыркнула.
— Брось, пара бутербродов не введет их в убыток. К тому же, мы все равно им заплатим… Впрочем, тебя никто не заставляет. Можешь вообще вернуться в автобус.
— У каждого свое право выбора, — заметила Кристина, раздраженно поглядывая на кепку, приминавшую рыжие кудри бывшей соседки по автобусу.
— Я позову Марину, — холодно сказала Алина и вышла из кухни. Остальные смущенно переглянулись. Ольга, жуя бутерброд, подошла к двери морозильной камеры, нажала на ручку, с усилием открыла ее, выпустив облако стылого пара, и, негромко вскрикнув, отпрянула, но тут же облегченно рассмеялась.
— Что такое?! — Жора вскочил, но Ольга, продолжая смеяться, покачала головой.
— Ничего. Всего лишь мясо.
Морозильная камера была едва ли вполовину меньше самой кухни. С больших крюков свисали выпотрошенная говяжья туша и две бараньих, а с крюков поменьше, укрепленных на длинных деревянных планках, протянутых вдоль стен, — бледные упитанные куриные тушки. На полках лежали рубленое мясо и упаковки с полуфабрикатами, мороженые рыбины, слепо глядящие стеклянными от холода глазами, и несколько больших параллелепипедов сливочного масла, уложенных в картонные коробки.
— Да, прилично они затарились, — пробормотал Жора, глядя на говядину и представляя себе огромный ломоть мяса, шипящий на сковородке. Он откусил большой кусок хлеба с маслом и сыром и проглотил его, почти не жуя.
— Здесь полно овощей, — сказал Петр, открывая дверцу очередного шкафа. — Да, для одной семьи этого многовато, наверное, здесь действительно гостиница. О, да здесь и лифт есть — наверное, чтобы еду в номер подавать.
Он посмотрел на большую кнопку рядом с открытым зевом небольшого лифта, потом наклонился и, выгнувшись, заглянул в темную лифтовую шахту, уходившую куда-то вверх — сама кабинка была где-то на другом этаже.
— У нас в части один молдаванин вот так же голову в лифт засунул, — буднично заметил Олег. — А лифт как раз вниз ехал, вот ему голову и расплющило. Как орех. Лифт и кухню потом дооолго отмывали.
Голова водителя поспешно вынырнула наружу, и он быстро отошел в сторону. Жора хохотнул.
— Может, откроем бутылочку вина? — предложила Ольга, поежилась и захлопнула морозильную камеру. — Или коньяк? Одним чаем мы не согреемся.
Борис покачал головой.
— Это будет уже чересчур. Одно дело бутербродики, а другое… — не договорив, он нервно посмотрел на дверь. — Не знаю, как вам, а мне хочется побыстрее найти телефон. Всетаки нехорошо, что мы здесь, к тому же, мне казалось, у всех вас были какие-тодела. Я не прав?
Светлана вздохнула и сунула в рот кружочек колбасы, окончательно смирившись с тем, что ни на какую презентацию она сегодня не попадет. Откровенно говоря, ее это уже не слишком огорчало. Вернее сказать, не огорчало вообще. Больше всего ей сейчас хотелось выгнать всех с этой чудесной кухни, привести ее в порядок и что-нибудь приготовить. Чутьчуть отдохнуть — совсем чутьчуть — и что-нибудь приготовить. Эта кухня просто создана для нее, уж она знает, как с ней обойтись.
Если б они узнали об этом, решили бы, что я ненормальная… мы неизвестно где находимся, а у меня такие мысли… ведь большинство женщин ненавидит кухню, но это потому, что они находятся на ней по обязанности, а обязанность что угодно превратит в каторгу. А для меня это все равно, что для Бориса его драгоценные камни… это тоже творчество. В конце концов, я в состоянии заплатить за эти продукты.
Бережная взглянула на ювелира, постукивавшего пальцами по столешнице. Длинные тонкие пальцы, очень красивой формы. Интеллигентный, образованный он нравился ей больше других. Если Виталий и Алексей вызывали у нее страх — и после той драки, и вообще манерой поведения, Жора пугал уже только своими устрашающими габаритами, а водитель пугал тем, что был на подозрении, то Борис внушал ей доверие и казался человеком чутким и уж точно не способным на жестокость. Такими должны быть мужчины — мягкими, чуткими, нежными, а не бессердечными неандертальцами, решающими все проблемы физической силой и не способными на красивые слова. Глядя на танец его пальцев, Светлана вдруг почти воочию ощутила их на своих бедрах и, сглотнув, отвернулась, чувствуя, как внутри поднимается жаркая волна.
Кристина, ограничившаяся одним бутербродом с кусочком ветчины, в это время, включив свет в столовой, неторопливо шла вдоль длинного дубового стола, ведя ладонью по резным спинкам высоких стульев и негромко напевая
Моя любовь не струйка дыма,
Что тает вдруг в сиянье дня,
А вы прошли с улыбкой мимо
И не заметили меня
Если бы кто-нибудь сейчас наблюдал за ней, то, возможно, нашел бы это довольно забавным — настолько слова старого танго не подходили к внешнему облику Логвиновой, вышагивавшей по светлому деревянному полу в своих высоченных блестящих сапогах, сияющем красном джангле и цветном намеке на юбку. Яркий свет двух больших круглых люстр прыгал в камнях ее колец, песня лилась из густо накрашенных красным губ, исполняемая довольно приятным бархатистым голосом, и казалось, что поет не Кристина, а кто-то другой, спрятавшийся в цветную и довольно вульгарную обертку.
