Рэмси Кэмпбелл - Книга ужасов (сборник)
Я очнулся от звука закрываемого Макбука. Часы показывали, что прошло полчаса. Полчаса, которые не сохранились в моей памяти.
Робин прекратил играть, и я услышал, как он разговаривает по скайпу с кем-то из своих приятелей. Я, как всегда, не мог понять, о чем они могут говорить, если – уж простите за откровенность – не живут реальной жизнью.
Я сидел на кухне за чашкой кофе и смотрел на едва различимые в сумерках стволы деревьев, которые раскачивал ветер. Отсутствие реальной жизни.
А что можно было сказать о моей жизнь?
Днем она протекала в магазине площадью в двести квадратных метров. Я занимался тем, что удовлетворял потребности покупателей в овощах и фруктах. Следил за тем, чтобы витрины радовали глаз: не было пустых полок, на прилавках лежал только свежий товар, причем в порядке, определенном нашим головным офисом. А еще я учил помощников, как правильно обращаться с грибами.
Однажды, когда магазин проводил промоакцию, я проявил инициативу и положил среди бананов маленькую обезьянку на батарейках. Естественно, она тут же до слез напугала какого-то ребенка, я получил выговор и мне было настоятельно рекомендовано основательно изучить инструкцию, выпущенную нашим головным офисом. Это было похоже на работу в одной из восточноевропейских диктаторских стран.
Я сидел за кухонным столом, размышляя о своей жизни, и вдруг пихты за окном исчезли. Все электроприборы, включенные в сеть, пискнули, и дом погрузился во мрак.
Отключили электричество. Некоторое время я сидел в темноте и слушал тишину, потом собрался встать и поискать свечи либо масляную лампу, но вдруг услышал то, что заставило меня замереть.
Электричества не было, ничего не работало. Но с кем продолжал разговаривать Робин в своей комнате? Я повернул голову на звук его голоса и прислушался. То, что я услышал, заставило меня содрогнуться. Конечно, легко можно было всё объяснить ветром, шумевшим за окном, но мне показалось, что я отчетливо слышал, кроме голоса Робина, еще один или несколько голосов.
Едва ли мне стоило волноваться о воображаемых друзьях сына, но я не смог удержаться и все-таки попытался понять, о чем говорят эти голоса. Едва слышные реплики перемежались ответами Робина, которые я тоже не мог разобрать. Я стал обкусывать ногти. Насколько я знал, Робин не имел обыкновения разговаривать сам с собой. Может, он задремал и говорил во сне?
Я наощупь пересек комнату, чтобы взять фонарик. Но как только я выдвинул ящик, зажегся свет, и все предметы словно выпрыгнули из темноты. Я вскрикнул от неожиданности. Голоса в комнате Робина смолкли, холодильник задрожал и включился.
Я постучался в комнату Робина и через пару секунд услышал: «М-м-м?». Я заглянул в дверь, он сидел на стуле спиной к пианино.
– Привет, – сказал я.
Я ждал, что на его лице, как всегда, когда я его отвлекал, появится выражение вялой оживленности, но он как будто меня не узнал и произнес «Привет?», словно разговаривал с кем-то посторонним.
– У нас электричество отключали, – сказал я, оглядывая комнату, словно думал, что увижу людей, которые здесь только что разговаривали. Стены до сих пор были оклеены вздувшимися, потертыми обоями с рисунками в стиле 1970-х годов, которые я так и не собрался поменять.
– Да, – ответил Робин, – я заметил.
Я кивнул, мой взгляд по-прежнему метался от кровати к письменному столу и платяному шкафу.
Шкаф.
– Ты с кем-то сейчас разговаривал?
Робин пожал плечами:
– Да, по скайпу. А что?
– Но… у нас же не было электричества.
– А когда его отключали?
Я понимал, насколько глупо все прозвучало. Но я же что-то слышал. Мой взгляд метнулся к шкафу. Это был большой, недавно купленный в ИКЕА платяной шкаф из белого ламината, только мне показалось, что вокруг ручек слишком много грязных следов.
– Так ты ни с кем не разговаривал?
– Нет.
Не в силах сдержаться, я сделал три быстрых шага через всю комнату и распахнул дверцу шкафа. Вещи Робина были беспорядочно свалены в проволочные корзины: куча рубашек и футболок, которые он никогда не вешал на плечики. Больше, в шкафу ничего не было.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Проверяю, есть ли у тебя чистые майки и все такое.
Я не мог придумать ничего лучше, к тому же я действительно каждый вечер готовил ему чистую одежду на завтра. Я сделал вид, что разбираю нижнее белье, и вдруг почувствовал сквозняк. Створки окна были чуть распахнуты.
– Почему окно открыто?
Робин закатил глаза.
– Может, потому, что я забыл его закрыть?
– А зачем ты его вообще открывал, на улице так ветрено?
Робин снова вернулся к своей обычной манере общения и бросил на меня взгляд, в котором читалось: «У тебя еще есть такие же интересные вопросы ко мне?» Я понял, что он хотел сказать, подошел к окну и закрыл его. Выходя из комнаты, я увидел, что сын снова садится за компьютер, и уже через несколько минут он разговаривал с кем-то по скайпу. На кухне я поставил на плиту кастрюлю, чтобы сварить горячий шоколад – как делал каждый вечер.
Горячий шоколад был привычкой, от которой я так и не смог избавиться. Робин проводил, очень много времени сидя, и это уже начало сказываться на его фигуре – над поясом брюк нависал небольшой животик. Но я все равно каждый вечер варил горячий шоколад и клал каждому из нас на тарелку по три печенья.
Мы делали так с тех пор, когда он был еще совсем маленьким. С четырех лет мы следовали этому ритуалу: перед тем, как уложить Робина в кровать, мы втроем садились за кухонный стол, пили шоколад и болтали.
Я не мог заставить себя от этого отказаться, даже когда чашек на столе осталось всего две, и чаще всего мы сидели с ним в полном молчании. По крайней мере, мы сидели вместе. Когда была жива Аннели, мы ставили на середину стола зажженную свечу. После ее смерти я как-то тоже попробовал, но это было так похоже на бдение у гроба покойника, что я решил не повторять подобных попыток.
Когда шоколад был готов, я позвал Робина. Мы молча хрустели печеньем и пили шоколад, а ветер продолжал завывать за окном, проникая в дом сквозь щели. Я подушечкой пальца собирал со стола крупинки сахара и слизывал их, когда вдруг Робин неожиданно спросил:
– Ты знаешь, что в нашем доме когда-то жил убийца?
Мой палец замер на полпути ко рту:
– О чем ты говоришь? Какой убийца?
– Самый настоящий. Его кровать стояла как раз там, где сейчас моя.
– Что за убийца и кого он убил?
– Детей. Он убивал детей. А его кровать стояла там, где сейчас сплю я.
